И уж совсем непонятно, почему Уэртон не сбежал из больницы (по иронии судьбы одновременно с ним в той же больнице лежала и Мелинда Мурс, жена начальника тюрьмы). Однако не сбежал. Разумеется, его охраняли, но ведь не так, как в тюрьме. Возможно, Уэртон надеялся, что все спишут на эпилепсию, признав его не несущим ответственности за свои действия.
Не признали. Врачи не нашли у него никаких психических заболеваний, и Крошку Билли Уэртона направили-таки в «Холодную гору». Если мне не изменяет память, Уэртон прибыл через две недели после Джона Коффи и за неделю или десять дней до того, как Делакруа прошел по Зеленой миле.
День, когда этот психопат попал в нашу компанию, начался для меня с пренеприятного события. Я проснулся в четыре утра от жжения в паху. В пенис мой словно вставили затычку, отчего он, казалось, раздулся и грозил лопнуть. Еще не перекинув ноги через край кровати, я знал, что урологическая инфекция сама не пройдет, хотя мне бы очень этого хотелось. На какой-то период наступило облегчение, но этот период, судя по моим ощущениям, закончился.
Я вышел из дома (ватерклозет мы установили лишь спустя три года), но до туалета дойти не сумел, у поленницы на углу терпеть стало невмочь. Я едва успел стянуть пижамные штаны, как хлынул поток мочи. И поток этот вызвал острейшую боль, какой я не испытывал никогда в жизни. В 1956 году у меня выходил камень. Люди говорят, будто более сильных болевых ощущений не бывает, но по сравнению с тем, что мне пришлось пережить в то утро, выход камня был похож на легкую изжогу.
Мои ноги подогнулись, и я тяжело упал на колени, разорвав пижаму в промежности, потому что развел колени как можно шире, чтобы не угодить физиономией в лужу своей же мочи. Но скорее всего угодил бы, если б не успел схватиться левой рукой за поленницу. Впрочем, в тот момент меня абсолютно не волновало, выкупаюсь я в моче или нет. Боль разрывала меня пополам, выворачивала наизнанку. Нижняя часть живота горела огнем, а пенис, орган, о котором я вспоминал, лишь когда предстояло получить самое большое наслаждение в жизни, словно жарился на сковородке. Я посмотрел вниз, ожидая увидеть хлещущую из него кровь. Но нет — текла обычная моча.
Держась одной рукой за поленницу, вторую я поднес ко рту, чтобы удержать рвущийся из груди крик: я не хотел пугать жену. Казалось, моча будет литься вечно, но наконец ее поток иссяк. К тому времени боль пробралась в живот и в мошонку и рвала их, как колючая проволока. Долго еще, не меньше минуты, я не мог подняться с колен, совершенно обессиленный. Но боль все-таки отступила, и я с трудом встал. Посмотрел на мочу, уже впитавшуюся в землю, и подумал, что же побудило Господа Бога сотворить мир, в котором столь малый объем жидкости мог вызывать такую ужасную боль?
