Итак — снова Париж. И к чему он ему теперь? Жить незачем. Вдобавок — ни гроша. Все деньги, выданные матерью, истрачены на поездку в Севастополь. Последняя чашка кофе за столиком на бульваре и — вперед! Красивая смерть в пучине волн, о такой только можно мечтать. Он перегнулся через парапет, бросая чайкам в Сене остаток круассана. По бурой воде скользили трамвайчики, оставляя на поверхности бензиновые разводы. Нет, смерть в такой воде может устроить лишь клошара.
Николай пешком направился в Нормандию, воображая, как прыгнет с утеса в синюю, бездонную бухту. Увы, Гумилева арестовали за бродяжничество и вернули в Париж. Там он занял денег у ростовщика и поехал… Куда же? Его, словно зомби, вновь манила к себе Анна, к тому времени вернувшаяся в Киев.
Она пришла с занятий на курсах и увидела перевернутое лицо сидевшего за столом Гумилева. Вспыхнула от бешенства, швырнула на диван сумку с тетрадями, приняла боевую стойку: подбоченилась, выпятив правое бедро:
— Да вы что — взялись следить за мной? Поджидали меня дома, чтобы наконец узнать, кто я?! И как живу. Небогато, верно?
— Я тоже нищий.
— Это, пожалуй, повод, чтобы пожениться. Станем ходить с котомками и петь под окнами за ради Христа. Я буду делать «змейку» и предсказывать будущее. Или искать воду для колодцев. Прутиком — я умею! Со мной не пропадете!
— Вы снова мучаете меня… Снова не хотите сказать правду!
— Ах, это… — Анна села, забросила ногу на ногу, обтянув колено тонким синим крепом. Закурила дешевую папиросу. Лихо выпустила дым. — Хорошо. У меня был мужчина. Умный, тонкий, деликатный. И вот тут на руке наколка — якорь и женское имя. Бравый моряк. А потом еще, и еще один… Да стоит ли об этом?.. И к тому же я курю!
Николай превратился в соляной столб, и если бы в те дни была мода на разрывы сердца, умер бы на месте. Бледный, как полотно, упавшие руки… Анна не выдержала:
— Прекрати истерику! Никого у меня не было! Я выдумала якорь и моряка. Я не пойму, что тебе надо — кающуюся блудницу?
— Правду, — с пересохшим горлом просипел он. — Только ее я никогда не узнаю. — И он ушел, не оглядываясь. Прямой и немного деревянный, как всегда после встречи с Анной, раненный в сердце. Господи, в который же раз?
Но теперь — кончено! Терпение исчерпано. И юмор, и надежда, и вера в себя.
Тоска навалилась, сжимает грудь. Только не вспоминать ее вытянувшееся на камнях тело в мокром платьице… Не вспоминать никогда. Попросту — раствориться. Вот так: был, и нету…
