вкусно, и я частенько заезжаю в арабский квартал, могу и поздно вечером, чтобы купить
любимое лакомство — фалафели (овощная лепешка со специями), а вот ребенка туда не
отпущу, даже днем.
Из окна дома Виктору видна «арабская деревня», там живут мусульмане.
— Они радуются каждой ракете! Понимаешь?! Они не стесняются петь, и включать громко
музыку, и пускать петарды, когда «их» бомба попадает в «нашу» цель! А ведь они на
территории Израиля! И их никто здесь не притесняет! — он нервничает, заводится.
Я обычно провоцирую собеседника на эмоции, а тут боюсь задавать уточняющие вопросы. У
него и так дрожат руки. Пытаюсь «вывести» его из арабской деревни.
— Тебя могут призвать?
— Теоретически да.
— Пойдешь?
— Однозначно. Да.
Виктор не служил на территории Израиля, он переехал уже после тридцати и не подходил по
возрасту. Сейчас призывают тех, кто в запасе. Служить в израильской армии престижно, утверждает он, молодежь стремится попасть на «передовую». Отбор строгий.
— Почему престижно? — спрашиваю.
— И патриотизм, и мальчишеская романтика, и даже выгода в какой-то степени. После
службы можно бесплатно учиться в любом вузе страны.
— Какая романтика?! — не выдерживаю я. — В чем? Девятнадцатилетние пацаны учатся
убивать!
— Не убивать, а защищать. Защищать свою Родину. Это называется патриотизм.
— Скажи мне честно, ты чувствуешь вину, когда видишь по телевизору тела детей? Не
важно, с какой стороны. Что ты чувствуешь?
— Понимаешь, у них непонятно, кто мирное население, а кто «Хезболла».
И поэтому война кровавая. И поэтому дети гибнут. Мне жаль их детей, я тебе клянусь, но у
них в каждом доме оружие. Почти каждый дом — это военная база. Мы не уничтожим эту базу
— завтра из этого оружия выстрелят в моего ребенка!
Он снова заводится. У меня еще много вопросов. Но я задаю последний.
— Что для тебя будет окончанием войны?
— Если они отдадут наших пленных солдат, примут наши законные границы и перестанут
стрелять в нашу сторону.
Через несколько часов иду на другую встречу. На кардинально другую. Противоположную.
Нервничаю. Впервые в жизни прячу «могендовид» (кулончик на шее — Звезда Давида), который ношу много лет — подарок. Не то чтобы страшно, а вдруг… Вдруг кто-то с такой же
шестиконечной звездой на шее убил его ребенка?! Знаю, драматизирую. А вдруг...
Мухаммеду 41 год. Десять из них он живет в Харькове. Он родился и вырос в Бейруте. Там
его Родина, там его дом. Он тоже говорит с акцентом, но, по-моему, стесняется этого. Он
