Эх, Габор, Габор... | страница 18
Но тише всего было, когда он вымолвил:
— Шлюха!
И он пошёл к двери неверными шагами. Прогремели шаги — и Габор исчез.
Маленький Габор выбежал в коридор, крикнул тоненько и отчаянно:
— Папа!
Но отца уже не было.
Он шёл наклонив голову, как раненый бык. Никто не попался ему на дороге, и это было хорошо. Шумела кровь, и Габор слышал её шум. Она журчала как вода, и Габору захотелось пить. Ах, какая жажда охватила большого Габора! Как затосковало его горло по кислой влаге белого вина! От такой нестерпимой жажды у него задрожали руки.
Пока дошёл до города, опустился вечер. Дорога вела под уклон. В конце её стоял трактир «У золотого кувшина». Висела в темноте зелёная неоновая гроздь винограда; она была округлая и манящая, эта гроздь, которую не сорвёшь, эта реклама с одной вечно мигающей трубочкой.
«Ну, покажу я им, как пьёт ударник!» — сказал себе Габор. Он сел за столик и заказал полдюжины бутылок. «Что буду есть?»
— Нет, пан официант, есть я не буду. Спасибо, пан официант.
— Вы ждёте кого-нибудь ещё?
— Никого я не жду. Нет у меня никого, — сказал Габор и откупорил первую бутылку.
От других столов на него смотрели белые и розовые лица. Здесь не принимали всерьёз цыганских трагедий. Рассуждали о том, откуда у цыгана эти полусотенные бумажки, которые он выложил на стол. Только женщины с тайным участием старались поймать блеск его синеватых белков. Они угадывали за всем этим несчастную любовь и завидовали той избранной, во власти которой причинить такое страдание.
Грустный клиент сидел одиноко и пил, пил…
Тело его стало слабым, голова отяжелела. Мутными глазами смотрел Габор на сверкающую стойку, а видел Славку Маржинкову; она была в платье горошком и говорила: «Летели дикие гуси, один впереди, за ним ещё восемь…»
Потом он увидел и этих гусей и тотчас запел про них:
Подошёл официант, попросил не шуметь, не мешать другим посетителям.
— Чего тебе надо? — окрысился Габор. — Что тебе не нравится? Что цыган поёт? А я ударник, знаменитый ударник. Работать работай, а петь не смей?
У официанта было длинное лошадиное лицо; может быть, он умел ржать, но скрывал это. Он нарочито и резко сдёрнул скатерть с Габорова стола и хладнокровно сказал:
— Ударник вы там или нет, а мы уже закрываем. Трактир закрывается, сейчас придёт патруль.
