— Я убегу, Кристо, — ответил я, усаживаясь у стены. — Даже если это будет первый случай. Я убегу.
Греческий мальчишка смотрел на меня печальными глазами.
Максим Леонидов
Я — уличный пёс. Двор, в котором я рос,
Бывал со мною часто жесток.
Учил быть первым всегда, от ушей до хвоста —
И ненавидеть хозяйский свисток.
Мой первый педагог
Отдавал мне всё, что мог —
Он был героем уличных драк!
Он твердил, что только тот
Побеждает, в ком живёт
Блюз
бродячих собак!
Я не считал своих врагов, я не боялся их клыков,
Я не умел ходить с поджатым хвостом!
А из всего, что в жизни есть, ценились верность и честь —
А всё остальное потом!
И в каждом новом бою
В борьбе за шкуру свою
Со мною были друзья — это факт!
Мы свято верили в то,
Что не забудет никто
Блюз
бродячих собак!
Нас ненавидели те, кто труслив в темноте,
Они считали: мы мешаем им жить…
И вот, с учётом того, что сотня на одного,
Нас в результате смогли победить…
И я дружу теперь с котом,
Дверь я путаю с окном,
Мне доказали, что стар я для драк!
И всё реже во сне
Теперь приходит ко мне
Блюз
бродячих собак!
«Удача — за нас!
Мы уберём их „на раз“ —
И это, без сомнения, так!
И движется в такт,
и ускоряет наш шаг
Блюз
бродячих собак!»
* * *
Абди аль Карнай ушёл рано утром, и я, открыв ему дверь и закрыв её за ним, вновь завалился спать «до завтрака». Плюсом моего угла было то, что за день стены нагревались и даже под утро всё ещё щедро отдавали тепло (даже если учесть, что тут и вообще жара!)
Кажется, мне что-то снилось, но не помню — что и, проснувшись, я увидел, что на этот раз мне принёс есть не Кристо, а всё та же служанка-негритянка. Эта губастая бритая наголо тварька меня боялась (даже миски пододвигала специальной палкой), но в то же время я был ей любопытен. Вот и сейчас — она по-обезьяньи уселась на крылечке, выложенном мозаичной плиткой, свесив с колен положенные на них руки и внимательно-опасливо следила, как я ем. Вообще это не очень приятно, когда на тебя смотрят, как на волка при кормлении зверей. Но и льстит, если честно.
Закончив есть, я чуть подтолкнул миску ногой:
— Иди, забери, — предложил я негритоске. Она, поняв жест, вскочила и молнией исчезла в доме, словно я мог сорваться с цепи и разорвать её в клочья.
Разорвать её в клочья я, наверное, мог. А вот сорваться… Я обсасывал эту идейку и внимательно исследовал стену. Её, вообще говоря, можно было бы и раскрошить. Но сквозь неё проходили — кажется, это называется «армировали» — стальные балки, в одну из которых уходил расклёпанный там, снаружи, на улице, штифт, которым заканчивалась цепь. А у самой цепи звенья были литые.
