Обратно шел той же тропинкой. Высокие корабельные сосны по-прежнему неумолчно шумели, словно жаловались на кого-то. Вдали, пугая своих пернатых собратьев, гулко ухал сыч.
Выйдя на пригорок, Васька вдруг остановился. Шагах в десяти на тропинке стояла, зажав во рту какую-то добычу, огненного цвета лисица. Ее желтовато-коричневые глазки настороженно, но и без испуга смотрели на человека. Пушистый хвост, словно сноп ржаной соломы, стлался по земле. Постояв, она юркнула в чащу.
«Вот и люди так. Урвут кусок и — в нору!»
В голову снова полезли мысли о неправильном устройстве людской жизни.
«Была бы моя воля — все по-своему повернул бы. Пусть каждый живет, как хочет.»
Так в разговоре с самим собой незаметно дошел до поселка. У самой околицы встретил попа Сороку. Тот быстро шел, почти бежал, бормоча что-то себе в бороду.
«Пьяный, что ли, батька? Иль беда какая стряслась?»
Занявшись постройкой заводов, Баташевы, казалось, забыли о Сороке. А он, выбитый из привычной жизненной колеи, не знал, куда себя девать. Нередко приходил на берега Выксуни, хоронясь от людей, смотрел, как согнанные с разных сторон крестьяне валят лес, возводят плотину. Его большие мужицкие руки вдруг запросили дела. Глядя на землекопов, не раз порывался он сбросить с плеч латаный парусинковый подрясник, закатать рукава и, взявшись за кирку иль лопату, вместе с ними ворочать глыбы земли. Однако Сорока понимал, что поступить так нельзя: чего доброго, землекопом и останешься. А у попа из головы не выходила мысль о том, что братья Баташевы должны взять его в долю.
Сидя в сторонке на поваленной ели, Сорока представлял себе, как станет соучастником заводского дела. Мечты о богатстве бродили в нем, как ядреные вешние соки в молодом дереве. Но шли дни, недели, росла запруда, расчищалось место для будущего завода, а Сороку никто к делу не звал. И попом начинало овладевать сомнение.
— Обманут, аспиды, — глухо бормотал он, уходя прочь от ставшего шумным места. — Ну, тогда… тогда и я… попомнят, все прахом пущу.
Сыновья не раз говорили Сороке, что лучше бросить все и уехать, звали на Ветлугу, где, по слухам, привольно, но он упрямо отмахивался от них.
— Доколь не исполнят своего посула, никуда не тронусь.
— А не исполнят?
Поп пристально поглядел на Тимоху.
— «Мне отмщение, и аз воздам», — сказал господь, — ответил Сорока сыну словами евангелия. — Будет по слову господню.
И опять брел на Выксунь.
В один из дней, когда плотина была уже готова, Сорока прошел на возведенную людьми огромную насыпь, присел на брошенную у края плотины глыбу дикого камня и задумался. Внизу шумно плескалась поднятая ветром волна. По небу неслись, догоняя друг друга, рваные клочья облаков.
