Удобно усаживаясь на край ближайшего стола, Алайс серьезно посмотрела на брата.
— А тебя это и впрямь раздражает.
— Да, это действительно меня раздражает.
— Что именно? Что я прихожу сюда и ставлю под угрозу твою работу?
— Ты не можешь поставить под угрозу мою работу, — сказал Бакман. — Надо мной только пятеро начальников, не считая министра обороны. Все они про тебя знают и ничего не могут поделать. Так что ты можешь делать все, что тебе вздумается. — После чего Бакман, бурля негодованием, вышел из северного кабинета и по тусклому коридору направился в более крупный комплекс помещений, где он обычно и проделывал большую часть своей работы.
— Но ведь ты предусмотрительно закрыл дверь, — заметила Алайс, легко поспевая за ним. — Чтобы этот Герберт Вайн, Дайм, Айн-цвай-драй — как бишь его? — меня не заметил.
— Ты, — процедил Бакман, — омерзительна для любого нормального мужчины.
— А этот Каин нормальный? Откуда тебе знать? Ты что, с ним трахался?
— Если ты отсюда не уберешься, — тихо проговорил Бакман, поворачиваясь лицом к сестре, — я тебя пристрелю. А потом будь что будет.
Алайс пожала мускулистыми плечами. И улыбнулась.
— Ничто тебя не страшит, — упрекнул ее Бакман. — После той операции на мозге. Ты намеренно, методично позволила хирургам удалить оттуда все человеческое. И теперь… — он с трудом подыскивал слова; Алайс всегда сковывала его, лишая даже способности легко пользоваться словами, — теперь ты, — задыхаясь, выговорил он, — просто-напросто рефлекторная машина. Лабораторная крыса, которая без конца сама себя дурачит. Ты законтачена на узел удовольствия твоего мозга и по пять тысяч раз на дню нажимаешь кнопку. Все время — только когда не спишь. Интересно, чего ради ты пока еще обременяешь себя сном; почему бы тебе круглые сутки саму себя не дурачить?
Бакман ждал ответа, но Алайс молчала.
— В один прекрасный день, — сказал он тогда, — один из нас умрет.
— В самом деле? — осведомилась Алайс, приподнимая тонкую зеленую бровь.
— Один из нас, — продолжил Бакман, — переживет другого. И будет безумно этому рад.
Телефон пол-линии на большом столе зазвонил. Бакман машинально взял трубку. На экране появилась помятая, опухшая от дозы физиономия Макнульти.
— Сожалею, что потревожил вас, генерал Бакман, но мне только что позвонил один из моих агентов. В Омахе нет никаких записей о том, что на имя Ясона Тавернера когда-либо выдавали свидетельство о рождении.
— Стало быть, это вымышленное имя, — терпеливо проговорил Бакман.
