Алайс зашевелилась во сне. Ее кошачья мордашка раздраженно нахмурилась. Затем правой рукой она потянулась вырубить верхнюю лампу дневного света, которую Бакман как раз включил.
Ухватив сестру за плечи — и без малейшего удовольствия ощупывая ее тугие мышцы, — Бакман привел ее в сидячее положение.
— Ну, что на этот раз? — поинтересовался он. — Термалин?
— Не-а. — Речь Алайс была, разумеется, не слишком разборчивой. — Гексофенофрина гидросульфат. Чистый. Подкожно.
Бакман двумя пальцами открыл ее громадные бледные глаза, которые сразу же уставились на него с бурным недовольством.
— Какого черта ты вечно сюда заявляешься? — спросил Бакман. Где бы она до упора не нафетишизировалась и (или) не накачалась наркотиками, Алайс всегда приволакивалась именно сюда, в его главный кабинет. И все объяснения, на какие она за все это время сподобилась, составляла невнятная фраза про «око тайфуна». Скорее всего, это означало, что здесь Алайс чувствует себя в безопасности от ареста — здесь, в центральных кабинетах Полицейской академии. Благодаря, разумеется, высокому положению своего брата.
— Фетишистка, — со злобой рявкнул ей Бакман. — Мы таких по сотне в день куда надо оформляем. Тебе подобных — в черной коже, в кольчуге из цепей и с искусственными пенисами. — Он стоял, шумно дыша и с ужасом чувствуя, что дрожит.
Зевая, Алайс соскользнула с дивана, выпрямилась и развела своими длинными, изящными руками.
— Вот славно, что уже вечер, — беззаботно сказала она с плотно зажмуренными глазами. — Теперь можно отправляться домой и лечь поспать.
— И как ты планируешь отсюда выбраться? — поинтересовался Бакман. Но он и сам знал. Каждый раз повторялся один и тот же ритуал. В ход пускалась подъемная труба для «изолированных» политических преступников: она вела от его самого северного кабинета на крышу, а следовательно, к стоянке шустрецов. Алайс приходила и уходила этим путем, беспечно пользуясь ключом своего брата. — В один прекрасный день, — сказал ей Бакман, — кто-нибудь из сотрудников будет использовать ту трубу по назначению и наткнется там на тебя.
— Интересно, что он тогда сделает? — Алайс взъерошила свой седой ежик. — Молю вас, скажите мне, сэр. Ну пожалуйста. Он что, повергнет меня в страшное раскаяние?
— Стоит только раз взглянуть на твою физиономию с этим пресыщенным выражением…
— Все знают, что я твоя сестра.
— Верно, знают, — резко сказал Бакман. — Потому что ты вечно сюда заявляешься. По какой-то чертовой причине — или вообще без причины.
