— Не по пути нам с тобой, потому что теперь Я узнал тебя, знающий тайное, ненавидящий людей и насмехающийся над святым. Узнал Я тебя и говорю тебе: не быть по-твоему. Бессилен ты изменить начертанное, потому что…
* * *
…они не могут войти, — сказал Петроний. — По их представлению, мы — язычники, и вход в любое жилище язычника требует очищения. Они хотят вовремя съесть свою пасху. На очищение требуется время, а им очень хочется побыстрее проглотить свой пресный хлебец во время ритуала.
— Ах, вот как, — брови Пилата сошлись над переносицей, и его и без того суровое лицо потемнело от едва сдерживаемой ярости. — Мы их «оскверняем»? Ну-ну… До чего же я ненавижу эту страну! Страна лжецов и лицемеров… убивать человека и думать о благочестии одновременно. Да и кто не ненавидит их, узнав?! Кто этот несчастный, на которого они так ополчились? Я уже заранее подозреваю, что раз уж они настолько ненавидят его, он должен быть неплохим человеком, — усмехнулся Пилат. — У меня давно возникло ощущение, что распинать надо тех, кого они любят… Кто он? Что сделал?
— Проповедник. Странствует по стране, учит заповедям своего Бога, если верить слухам, исцеляет и даже воскрешает… ерунда, конечно. Но для первосвященников он стал опасен. Его слава растет, его учение находит в людях отклик. Он опасен для них тем, что может подорвать их власть и лишить возможности тихо жиреть и набивать свои кошельки. Они ждут утверждения приговора.
— Подождут, — медленно, растягивая слова, сказал Пилат. — Они так торопятся, что им стоит подождать… Продолжай.
— Его учение утверждает, что все равны перед Богом, не позволяя никому возвыситься над другими, и запрещает собирать богатства на земле, совершенствуясь духовно…
— Недурно, — одобрил Пилат, — очень недурно. Не всем приятно, и лично я не хотел бы стать последователем такой религии, но если судить непредвзято…
— Это им и не нравится. Что они станут делать, если потеряют власть? Кроме как грабить народ и трепать языками, они ничего не умеют и не хотят. К тому же он обвиняет их в нарушении закона, предписанного их Богом.
— Я же говорил, что этот человек уже нравится мне, — широко улыбнулся Пилат. — Подогреть их жирные бока так, чтобы с них стекло немного сала, не так уж и плохо… Но раз уж они пришли за утверждением смертного приговора, значит, его обвиняют в чем-то другом?
— В святотатстве и смуте. Его учение подрывает власть священнослужителей. Он объявляет себя сыном Бога, а это для них самое страшное святотатство.
