Вокруг пруда уже не теснились в беспорядке старые ивы, их не было вообще. Зато сам прудик был вычищен до прозрачной, как стеклышко, воды, уже со льдинками, а к его середине, там, где взрывали песчаное, присыпанное цветным гравием дно холодные глубинные родники, вел деревянный, крепкий, украшенный резьбой низкий мосток.
Они вошли внутрь храма. Скромное убранство сельской церкви, деревянные полы из широких досок, горящие лампадки под образами. Службы в этот час не было, но из-за перегородки к ним вышел молодой батюшка.
Они разговорились.
— Давно ли приняли приход, отец Василий? — спросил Костя.
— Третий год служу. Раньше-то здесь была единая как есть мерзость запустения, только вороны и каркали. Потом словно благословение пролилось, все стало строиться, с окрестных деревень народ сам повалил. За год осилили. Просто чудо, да и только.
Костя посмотрел на Клима.
— Чудо, да и только, — тихо повторила Ирина, прижимаясь к мужу, невольно отворачиваясь от насыпи и рельсов.
Всмотрелся в Клима и молодой поп. Но промолчал, не стал предаваться пустословию, распрощался, ушел к себе.
— Все ясно, — сказал Костя, — такого финала и во сне не увидишь. Ну и жизнь!
Они сели в машину и поехали к шоссе. Домой.
