– Нина, насколько я понял, младше вас? – спросил Гольст.
– Да,– кивнула Кулагина.– Я старше ее на три года.
– А каким-нибудь знакомым вы писали?
– Как же, писала. И подруге нашей в Ростов, Глаше Самсоновой. Вместе в детдоме воспитывались. Она теперь учительница. И еще одной подруге в Ставрополь письмо посылала.
Кулагина раскрыла ридикюль и вынула несколько сложенных вдвое конвертов с письмами.
– Вот, отвечают, что Нина у них не была. И вообще она уже давно никому не пишет.
– А что думает по поводу ее исчезновения Валериан Ипатьевич?
– Да уж не знаю, что у него на уме.– Тамара долгим взглядом посмотрела в окно.– Еще другую найдет. Мужики, они и при живых-то женах на сторону заглядываются… Правда, клялся мне: если Нина вернется, совсем по-другому жить станут. Если она захочет, пусть работает.
Гольст и сам знал: машинисток не хватало, везде объявления – требуется, требуется. Ни один номер «Вечерки» не выходил без объявления, что нужна машинистка, которых кое-кто еще по старой памяти называл пишбарышнями…
– Ну а сами вы как считаете? – спросил Георгий Робертович.– Могла ваша сестра бросить Дунайского и сбежать с кем-нибудь?
Кулагина даже мысли такой не допускала и потому решительно замотала головой.
– Может быть, у нее было увлечение? – продолжал следователь.
– Нина сказала бы мне,– вздохнула Тамара и вдруг, понизив голос, произнесла со страхом: – А может, ее враги, а?
– Какие? – не понял Гольст.
– Что творится-то кругом… Вон, в газетах все время пишут…
– Ну что вы,– улыбнулся Георгий Робертович.– Не тот объект для врагов…
В исчезновении Нины Амировой политических мотивов следователь пока не видел.
Гольст предложил Кулагиной написать заявление, изложить все, как было. Тамара уложилась в страничку, но главное отразила. Когда она собралась уходить, Гольст взял номер ее служебного телефона.
– Только очень прошу,– умоляюще произнесла Кулагина,– если будете звонить, не говорите, что из прокуратуры. А то подумают, что…– замялась она.
– Разумеется,– поспешил успокоить ее Георгий Робертович.
Не успела за Кулагиной закрыться дверь, как в коридоре послышались чьи-то частые шажки и в кабинет ворвался… Володя. Сын. На его сбившейся ушанке серебрились снежинки, щеки полыхали румянцем. А глазенки озорные, веселые.
– Ты?… Один?! – от неожиданности опешил Георгий Робертович, вдруг осознав, что совершенно забыл о поручении жены, и удивляясь: неужели это сын сам пришел за ним, вместо того, чтобы отец забрал его из садика.
