Утром Человечек подошёл к нему, чтоб ободрить.
— Как живёшь, сердечко? — спросил он. — Хочешь сахару?
Воробей молчал.
— Воробушек, — сказал он тогда, — давай я измерю тебе температуру.
И сунул ему термометр под крыло.
— Жара нет, — заявил он, — попробуем рентген.
Он принёс старый фотоаппарат, это был как будто рентген.
— Стой, птичка, — попросил Человечек, — не двигайся!
Потом он нарисовал снимок, и на этом снимке было большое птичье сердце. Хотел он продолжать лечение, но ему не позволили. Такой курс вряд ли был бы полезен пациенту. У нас уже был опыт в медицинской области: всё чрезмерное вредно.
Очень нам было жаль воробушка, а он хирел со дня на день, чахнул… Это было такое человеческое, такое безвинное умирание, что мы просыпались по ночам в испуге, жив ли он ещё.
Мы даже носили птичку в ветеринарную лечебницу.
Её осмотрел некий доктор Бенда и говорит:
— Куда там, не выживет… Ведь ему и не хочется. А это уж хуже всего, когда не хочется больше бороться.
Дома мы собрали летучку.
— Может быть, сыграть ему что-нибудь, — сказала мама.
— Музыка действует целительно. Правда, из наших пластинок вряд ли выберешь нужное… Нет у нас «Девять канареек»?
— Вот «Шмеля» бы можно… — говорю я. — Но лучше всего Ярослав Ежек…
Поставили мы пластинку с песней о шляпе в кустах, но она была такая грустная, что не развеселила ни воробья, ни нас. Смотрим мы этак на чёрную гладь пластинки, смотрим, как она покачивается и кружится, и вдруг слышим голос:
— А я знаю, что сделаю, — покатаю его на пластинке! Это ему не повредит. И может, порадует, потому что пластинка будет как карусель. Может, ему покажется, что он летает!
И сын посадил воробья на пластинку с «Ноктюрном» Рахманинова. Никто не сопротивлялся — ни мы, ни воробей.
Когда «Ноктюрн» кончился, воробей вдруг поднял головку и тихонько, совсем тихонько прочирикал:
— Ди, ди, ди, ди, ди…
Это он говорил нам спасибо.
С того дня он очень полюбил кататься на граммофонных пластинках, стал пить воду и крылышко начало заживать. Однажды весенним днём мы раскрыли окно, и он улетел. И мы иногда очень жалеем, что он улетел, потому что как раз вчера мы купили долгоиграющую пластинку и всё думали — с каким удовольствием он бы на ней покатался.
Но он уже не вспоминает о нас и, наверно, нашёл себе где-нибудь подружку.
Март
Однажды утром мы поняли, что уже весна.
Деревья на площади стояли ещё голые, но их кроны окутались лёгкой, почти невидимой дымкой — неясный весенний ореол, намёк на будущую зелень. Ветер в тот день был мягкий и тёплый, воробьи нахальные, а кошку Ярмилу заметили в обществе чёрного кота.
