— Вот кого он ждал!.. Вот кого он ждал все время, — прошептал Володя на ухо Пеликану, когда они выкатились за дверь, предоставив Тане хозяйничать на свободе и прихватив с собой полотенца и мыло. — Ну, молодец! Ну, я рад за него! А то знаешь, — он продолжал высказываться в умывальнике, где они оказались вдвоем, поскольку был довольно поздний час, — всегда он одинокий и грустный… Жалко его и как-то даже при нем неловко радоваться.
— Они из одного детдома. Выросли вместе, он смолоду любит ее.
— Да? Я ничего этого не знал.
— Модест: он только мне рассказал… Она вышла замуж, а сейчас развелась с мужем. — Пеликан обтерся полотенцем по пояс и полез головой в рубашку. — Цесарка, готовься! вечером опять пьянка.
— Значит, он будет на седьмом небе от счастья, — задумчиво произнес Володя.
…Лицо Модеста сияло как начищенная медная бляха. Вечером обитатели комнаты сидели за столом, ломящимся от яств: тяжелая сумка Тани целиком оказалась наполнена cъестными припасами и бутылками, и все это изобилие переместилось на стол. Присутствовал Пикапаре — Сорокин Славка, и Валя Ревенко явился на стук ножей и вилок. Пригласили Джона с его Ленкой — Пеликану потребовалось загладить некий конфуз прошедшей ночи, о котором он мог лишь смутно догадываться; Модест, разумеется, не имел ничего против, а Таня, хозяйка бала, приветливая и слегка растерянная благодаря неожиданному наплыву гостей, скромно помалкивала и сама, кажется, ощущала себя гостьей. Казалось, она была не в своей тарелке, а может быть, ей было немного обидно наблюдать, как лихо уничтожается запас продуктов, которые неизвестно какого труда ей стоило собрать: им с Модестом хватило бы этой пищи на добрую неделю, а то и полторы.
Разговор шел сумбурный и бесхребетный, как часто бывает в случайной компании, если нет никого, кто бы направлял его. Говорили об экзаменах, о Жераре Филипе, сыгравшем в двух увиденных ими фильмах — «Фанфане Тюльпане» и «Красном и черном», о механике с первого курса, прыгнувшем во всей одежде с ветки дерева в пруд за бутылку, о малых и великих народах — Володя утверждал, что так именно в эту эпоху, на каком-то отрезке времени, а потом меняется, и Пеликан поддержал его — о службе в армии, о поездке на Север.
Ленка сидела молча подле Джона и, даже когда она не поворачивала головы к нему и не смотрела на него, отчетливо проглядывало, как она нацелена только на него. Джон держался с большим достоинством, преимущественно отмалчивался.
