Гораздо хуже, если случалось наткнуться на насмешку в ответ на свои излияния.
— Ты теперь, — сказал Сухарев, — каратэ займись. Вовка Литов — смертельный удар левой. Человек со шрамом.
— Я когда приехал к себе в поликлинику в Москву, хирург размотал, посмотрел… и чуть не прибил меня. В прямом смысле… Ох, и больно, когда разматывал. Все слиплось. Эта дура в Перхушково велела, чтобы не разбинтовывать как можно дольше: пусть приживется. Он никак поверить не мог, чтобы врач сказала такое… А я что? Мне велели… Рука в этом месте была черная, черно-синяя. Так он мне и не зашил. Чем-то мазал; облучение кварцем… Я плакал, когда по руке задели, — признался Володя.
— Но — лез в драку. Отчаянный… На, — Сухарев протянул ему горсть фиников, — питайся. Пусть лучше ты сожрешь, чем этим достанется, — он кивнул на пустые кровати: — стану я им давать.
В комнате было сумрачно от одной слабой лампочки под потолком. Обыкновенная грязноватая и неряшливая комната общежития — никакого сравнения с уютной комнатой двадцать два; она, скорее, приближалась по впечатлению к их незабвенной комсточетыре.
— Где они все? — спросил Володя, с усмешкой наблюдая, как Сухарев прячет продукты в чемодан, тщательно его запирает. — В библиотеке зубрят? Или заколачивают в пинг-понг?
— А черт их знает! С нами один Брыковский. Остальные — чужие плебеи. Плевать!..
— Все еще, как в комсточетыре? — спросил Володя.
— А что?
— Да вот по чемоданам прячешь. У нас, например, коммуна.
Сухарев вытаращил глаза:
— Зачем это мне надо?!.. У меня всегда все есть.
Володя захохотал. Малинин рассмеялся сдержанно:
— Никто во всей России не выразит себя, как Сухарев… Без тени смущения.
— А чего смущаться? — Толик сверкнул блатным прищуром. — Круглый вчера к нам приполз. Слышал, нет? В дупель. Молчит, как зенитка. Все время повторял: молчу, как зенитка. Ха!.. Тихо приполз, залег на кровать Хабиба. Перед этим ввалилась толпа. С грохотом. Орут: где Круглый?!.. Ушли — а он по стеночке тихо-тихо ползет. Я слышу — бу-бу-бу, бу-бу-бу. Смотрю, Круглый. Ночью спал как фон-барон, один. А Хабиб и Брыковский вдвоем на койке Брыковского.
Хабиб из Средней Азии прославился тем, что, притворяясь плохо говорящим по-русски — больше, чем было на самом деле, — на экзамене по марксизму-ленинизму отвечал на все вопросы о большевистском съезде с неудобопонятным акцентом:
— Ленин хороший человек: он правильно делал…
— Ну, скажите, какую программу приняли на съезде?
