Так много общего нашлось у них. Она, быть может, знала и видела больше и дальше него — но он так же постоянно возвращался к больной и вечной теме быстротечности жизни, неотвратимости и относительной близости ее окончания.
При том что свойства характера и внешние данные выделяли его над толпой, выталкивали в лидеры, он мог позволить себе роскошь сомневаться и грустить и биться над проклятыми вопросами.
С чисто философским самообладанием Александра терпеливо вела свою игру, приучая Пеликана к мысли, что только здесь он всякий раз и по любому случаю найдет понимание и со-чувствие.
Ничто не могло испортить ей удовольствия. Она передвигалась гибко и послушно в его объятиях, она преобразилась, она словно парила, отдаваясь ему в танце. Лицо просияло. Порой из ее груди невольно вырывалось шумное дыхание. Ее облик, порывистый и вдохновенный, не вязался с привычным представлением о ней; как будто новый, незнакомый человек подменил ее, благодаря чему они с Пеликаном сделались для всех центральной парой, на них сосредоточилось внимание.
Тут было много танцующих. Танцевали по-разному — кто-то старательно и аккуратно, другие развязно, с всевозможными фокусами. Студенты веселились шумно и разухабисто: на носу были зачеты перед зимней сессией, и осознанно или нет — по закону компенсации требовалось как бы разнуздаться до полного бездумия.
Первокурсники, сбиваясь в группы, выясняли отношения. От них исходил напор мятежной и злой воли. Некоторые были под мухой.
В глубине разношерстной толпы зрел заговор, неявный для Пеликана и его друзей, направленный против него. Надарий перебегал от одной группки людей к другой, деятельно и нахмуренно доказывал, размахивая руками. Все же кое для кого не осталось незамеченным его поведение.
Джон Гурамишвили сидел, лениво развалясь на стуле, его Ленка сидела рядом; он улыбнулся глазами и кивнул Пеликану, наблюдая, как Александра льнет к нему, с гримасою одобрения покивал головой. Поднялся и повел свою Ленку, обхватив за талию, а другой ладонью за спину, небрежно передвигая ноги в такт музыке, его длинный нос нависал над ее лицом.
Пеликану вспомнилось: «Одна минута — нос, две минуты — нос, три минуты — нос, что бы это значило? — Из-за угла дома Джон выходит…»
Этим вечером Джон был навеселе, ему удалось выиграть бутылку у нового человека, незнакомого с его талантами.
Один из талантов заключался вот в чем. Он приводил человека в узкий коридор, отчего высокий потолок казался еще выше, и предлагал на спор достать и сделать ногой на потолке отметину. Обыкновенно искали подвох в формулировке, так как само предложение выглядело заведомо невыполнимым. А Джон проделывал это с легкостью. С разбега подпрыгивал, переворачивался в воздухе и, коснувшись пяткою потолка, по-кошачьи мягко приземлялся на обе ноги.
