О гибельности же диффузного вида, “простых людей” в такие тяжкие времена и говорить-то даже тяжко, абсолютные цифры всегда просто ужасающи своей астрономичностью, “наворотившие дел” всячески стремятся утаить “численность”: в этом и заключена вся их “совесть” — боятся все же! Создается такое впечатление, что людей в какие-то бездонные пропасти сталкивают миллионами, даже закапывать сил у них не достает, поэтому сами же жертвы роют себе могилы: “Этот миллион туда же для ровного счета! Раздайте им лопаты!” Подобные жуткие времена катаклизмов и обильных общественных кровопусканий частенько высокопарно именуются “великими эпохами” (Великая Французская…, Великая Октябрьская…), и считается, что они порождают “под стать” себе и столь же “великие личности”. В действительности же в такие периоды вырываются из ослабевших социальных пут оппозиционные хищные и начинают вытворять сообразные своим “душевным устремлениям” чудовищные вещи, вовлекая в них и ведя за собой конформно-придурковатые диффузные толпы в направлении самозакапывания. Вот для них эти эпохи и вправду великие: для первых — организацией и зрелищем “великих, упоительных” потрясений, для последних — принесением “великих”, неисчислимых жертв. Во всем этом прямая аналогия с хищниками, выпущенными вдруг по злому умыслу на свободу из местного зоопарка или из заезжего цирка в дотоле мирно спавшем уютном тихом провинциальном городке.
…Существуют два крупных смежных заблуждения, и хотя они уже достаточно толково разъяснены психологами, но тем не менее человечество продолжает находиться в состоянии некоего самообмана, пришедшего на смену прежнему дремучему неведению в этой области человеческих чувств.
Во-первых, это знаменитая соправительница мира (напарница голода”) — “любовь”, которая на самом деле является не чем иным, как до некоторой степени специфическим оформлением агрессивных устремлений на человека, желанием как бы безраздельно “присвоить” его себе и никому не отдавать, оберегая его с помощью “противоугонного” механизма ревности. Совершенно естественно полагать, что особенно сильно подобного рода чувство должно бы проявляться у хищных. Так оно и есть: эти “пылкие ухажеры” способны на что угодно, на любое преступление, вплоть до убийства, ради овладения объектом своей “горячей любви”, не говоря уже о каком-нибудь там пустяковом зверском избиении соперника или же самого предмета своего “высокого чувства”. Все люди раньше или позже испытывают чувство любви, являющееся психологической надстройкой над либидоносным биологическим базисом личности. Но это — по большей части романтическое, нежное чувство — в корне отличается от граничащих с умопомешательством ощущений половозрелых суперанималов и суггесторов обуреваемых “любовью”. Кстати, одна из “вечных тем” искусства, поэзии и литературы эксплуатирует именно этот феномен: “любовь (доводящая кого-то) до гроба”. Нехищный же аналог любви — это дружба, покровительство, жалость (— в народе не случайно бытует именно этот эквивалент понятия “любовь”, и это отнюдь не синоним), соответствующие уровню агрессивности достаточной для самообороны и защиты близких, и именно такой ее направленности.
