— Но почему же? — Она капала слезами себе на руки и продолжала чистить картошку.
— Я тоже думал — мало ли как оно может кончиться? Пугался иногда, и всякие драмы виделись… А оно само кончилось.
Она тихо сказала:
— Я… я тебе противна?
— Нет, нет, — заторопился он. — Тут и не поймешь. Противна?.. Не в том дело. — Он проговорил, раздумывая: — Совсем не в том.
И он усмехнулся, как бы удивляясь самому себе.
Послышались шаги. Сосед или его жена. Кто-то шел с кухни.
— К нам идет?
— Ага.
— Удостовериться хочет — мы это в свой дом вернулись или не мы? — сказала Валя, понижая голос, а шаги приближались.
Вошел сосед, попросил электробритву.
— Понимаешь, Павел, моя испортилась… Я уж и не надеялся, что вы приехали…
Валя тряхнула головой, слезы веером слетели. Она улыбнулась:
— А к утру надо быть бритым.
— Именно! — Сосед расплылся в добродушной улыбке, будто признался в чем-то. Он взял бритву из рук Гребенникова и ушел.
Валя сказала:
— Тишина какая… Павлик, а может быть, тебе кто-то понравился?
— Нет. Даже и намека нет… Я бы сказал. — И он махнул рукой. — Боже меня сохрани от этого!
Но хотя все было сказано и названо, Валя еще не вполне поняла. Она продолжала чистить картошку и, как при некоторой беде, с привычным вздохом сказала:
— Как же мы жить будем?
— Не знаю. Мне, наверное, уехать надо… Уехать — это обязательно.
И тут Валя не только поняла, но и испугалась.
— Нет, нет. Тогда уж я уеду… Я же виновата.
— При чем здесь это!
Она заплакала и теперь уже всхлипывала — плакала и чувствовала, что ей больно:
— Павличек! Павличек!.. Как же я жить буду? Я же не могу без тебя жить.
Она продолжала чистить, роняя очищенную картошку в кастрюлю. Кастрюля стояла на полу, прямо под ее руками.
Минута шла за минутой, и был еще такой разговор. Они поели жареной картошки, и Гребенникова, утомленного за эти дни и ночи, стало бросать в сон. Он прилег и уткнулся головой в подушку — тело расслабилось.
— Павлик, ты спишь?
— Я просто лежу, — сказал он.
Валя говорила:
— И дрались мы с тобой, и ругались, и чего только не было — неужели же теперь так тихо, спокойно?.. И конец?
Она говорила:
— А что наши?.. Они, значит, тоже меня искали?
И еще говорила:
— Ведь правда получается — какая я дрянь.
И вдруг улыбнулась:
— Нет, наши никогда обо мне плохо не скажут.
Гребенников подал приглушенный подушкой голос:
— Я… я не сплю.
— Павлик!
— Не сплю… Я только устал.
Он проснулся — она трогала его за плечо:
— Павлик, куда же ты хочешь переехать?
Со сна он не понимал.
