Он только кричал в ярости, стыдил и Валю, и Седовласого. Он укорял, взывал к совести и крушил стулом мебель. На шум прибежали соседи — они и Седовласый имели по «полудаче», то есть дом состоял из двух половинок, — и вот они прибежали из своей половины. Это были три братца, уже хорошо выпившие, возраст примерно от двадцати пяти до тридцати лет. Здоровенные и веселые. Не разбираясь, в чем дело, они примчались и избили Гребенникова в счет соседской чести.
Лицо Гребенникова было залито кровью, и Валя прижимала к его губам снег. Валя вела себя чисто по-женски. Когда Гребенников в ярости крушил дачное благоустройство, Валя кричала:
— Перестань! Ты видишь, ему плохо, ему с сердцем плохо! Болван!.. — а сама, суматошно отыскав пузырек, отсчитывала капли в ложку.
Но когда ворвались те трое, она взяла сторону мужа.
Она наскакивала на трех верзил. Она прыгала, царапалась и кричала:
— Что ж вы трое на одного! Подлецы!.. Трусы!
Драка постепенно переместилась во двор — там был глубокий снег. А еще через пять минут Гребенников уже лежал в снегу с разбитым лицом. Валя помогала ему встать.
— Павличек, — говорила она, — давай поднимайся, Павличек…
И прикладывала к его губам снег.
А те трое ушли к Седовласому, у которого, как это часто бывает, после мнимого приступа действительно случился сильнейший сердечный приступ — три или четыре месяца он приходил в себя после этого.
— Давай… Давай, Павличек. — Валя помогала Гребенникову идти.
Они выбрались из снега, вышли со двора — ехали домой электричкой. Валя плакала и каялась, не обращая внимания на то, что вокруг было полно людей. Гребенников ее простил. Они помирились. Валя сменила руководителя по аспирантуре, то есть ушла от своего Седовласого к другому профессору, тихому и безобидному старичку.
Но мир был недолгим. Очень скоро случился новый скандал. Слухи связывали Валю с талантливым и молодым Юрием Стрепетовым. Говорили, что однажды у всех на виду, чуть ли не после какого-то совещания, Гребенников влепил Вале две увесистые пощечины. И будто бы Валя даже не вскрикнула.
Затем Валя ушла от Гребенникова и вышла замуж за этого самого Стрепетова.
Гребенников, оставшись один, впал в романтический образ: он страдал. Побуянить или с кем подраться стало для него делом привычным. В исследовательский институт, в котором он работал, он заявился с горделивым лицом, перекинув яркий шарфик через плечо, — таким он прохаживался в коридоре, таким же сидел на своем рабочем месте. И (необходимое дополнение к шарфику) обо всех женщинах отзывался ужасно плохо.
