— Давайте!
Как только Мирнина перевернули на спину, Оливер, раздвинув его бескровные губы, влил лекарство ему в рот, а потом положил руку на высокий лоб.
Мирнин распахнул темные глаза. Широко. Клер вздрогнула — они казались мертвыми... точно окна во тьму. И потом он удивленно замигал.
Сделал глубокий вдох, изогнув спину от боли. Оливер не отнимал ладонь ото лба Мирнина, закрыв глаза, полностью сосредоточившись, а тот корчился в тщетной попытке вывернуться из-под его руки. Наконец Мирнин безвольно распростерся на подушках, но грудь его поднималась и опускалась. Кожа все еще напоминала мрамор, с явственно проступающими голубыми венами, однако взгляд снова стал живым.
И безумным. И голодным.
Он сглотнул, закашлялся, сглотнул снова. Постепенно безумный блеск во взгляде угас. Теперь Мирнин выглядел усталым, страдающим от боли и смятенным.
Оливер испустил тяжкий вздох, попытался встать, но не смог. Зашатался и упал на колени, одной рукой вцепившись в кушетку. Голова его поникла, плечи ссутулились — он как будто дышал с трудом или плакал. Хотя Клер не могла представить себе Оливера — Оливера! — ни в том ни в другом состоянии.
Никто не двигался, никто не решался прикоснуться к нему. Вампиры смотрели друг на друга с выражением, которого Клер не понимала.
«Ему плохо», — подумала она.
Это все болезнь; из-за нее им все труднее и труднее сосредотачиваться, делать то, что они всегда считали само собой разумеющимся, — например, создавать других вампиров. Или оживлять их. Даже Оливер, который вообще не верил ни в какую болезнь, даже он начинал сдавать.
И понимал это.
— Помоги мне встать, — слабым, срывающимся голосом проговорил он.
Клер подхватила Оливера под руку и помогла подняться — это был медленный, мучительный для него процесс. Как будто он внезапно состарился на тысячу лет и каждый год давал о себе знать. Какой-то вампир подвинул кресло, и Клер помогла Оливеру сесть.
Упершись локтями в колени, он уткнулся лицом в ладони и сказал еле слышно:
— Оставь меня.
Возражать, похоже, было глупо. Клер попятилась и вернулась к Мирнину.
Тот лежал, сложив руки на животе и глядя в потолок.
— Мирнин?
— Подарок...— Казалось, его голос прозвучал откуда-то очень, очень издалека. Он негромко рассмеялся и сморщился. — Больно смеяться.
— Простите меня.
— Простить? — Его брови недоуменно сошлись, а потом снова разгладились, — Ах да. Это же ты заколола меня.
— Я... ну... да.
Несложно было представить реакцию Оливера, если бы она так обошлась с ним, — и чем бы все это закончилось. Но как поступит Мирнин? Она не знала, но на всякий случай держалась на приличном расстоянии.
