— Да. Кроме живых устриц. Мне не нравятся устрицы и еще су-ши.
Она пробовала и то, и другое по одному разу, и от того, и от другого ее чуть не стошнило.
— Никаких сырых устриц или су-ши, — пообещал Эрик.
Он извлек маленький глиняный кувшинчик из большой сковороды с кипящей водой и поставил его на стойку остывать.
— Много работы переделали за сегодняшний вечер?
— Исписала тонну бумаги, — солгала Эшли и подумала, что он предоставил ей превосходную возможность уморить его бесконечными рассказами о работе.
Прислонившись к стойке, Эшли начала долгое повествование о своем рабочем дне. Она говорила — он готовил. Через несколько минут Эрик достал креветок, моллюсков и краба из кастрюли и переложил их в другую, более мелкую посуду. А Эшли продолжала болтать без пауз. Когда он клал в кастрюлю с бульоном капусту, она рассказывала ему об активной кампании, которую они ведут в защиту «Вэн Гард Констракшн», о тех пресс-релизах, что она уже сделала, и тех, что намеревается сделать с целью показать, какие шаги «Вэн Гард» предпринимает, чтобы избежать повторения подобной трагедии, упомянула она и готовящиеся к печати брошюры и рекламные проспекты… Все это, считала Эшли, должно помочь в скором времени изменить общественное мнение в пользу «Вэн Гард Констракшн».
Как ни странно, время от времени Эрику удавалось вставить слово или задать вопрос, и при этом он проявлял гораздо больший интерес, нежели Эшли ожидала… или надеялась. Но к тому времени, когда Эрик извлек капусту из бульона, добавил в него, как ей показалось, то-фу и залил содержимым большой кастрюли то, что незадолго до этого положил в кастрюлю меньшего размера, она была уверена: ей удалось убедить его в своей преданности работе.
Эрик вынес посуду с готовым ужином в ту часть гостиной, которая служила ему столовой, поставив кастрюльку в центре низенького черного столика. Затем он внес глиняный кувшин. Столик уже был накрыт на двоих. Его украшали ярко-красные салфетки-циновки, каждая с глубокой тарелкой, крошечной чайной чашкой, вилкой и палочками. Единственными сиденьями служили две большие шелковые подушки, одна золотого цвета, другая красного. Как только Эрик встал коленями на красную, чтобы закончить приготовления, Эшли уселась на золотую, и у нее тотчас же возникло желание переодеться. Широкие брюки, возможно, не придали бы ей столь неприступного вида, которого она рассчитывала добиться, надевая костюм, но они, с другой стороны, и не обнажили бы излишне ее бедра, как это сделала юбка — было даже неприлично.
