— И тогда ты сделал пирсинг?
Он кивнул.
— Я ничего не знал об индейцах, но я слышал, что некоторые из них постятся, танцуют и прокалывают себе тело, принося жертву и молясь Творцу.
Мне тоже хотелось этого, поэтому я и проткнул иголкой сосок. Мне было только четырнадцать лет, и я хотел совершить нечто духовное, то, чего отчим не смог бы отнять у меня.
— Кто рассказал тебе об индейских традициях?
— Дядя моего лучшего друга. Я дружил с мальчиком, который тоже был чироки и такой же непокорный, как я. Сначала нам было наплевать, но пришло время, когда мы решили узнать о своих предках, особенно после того, как я проколол сосок. Его дядя уважал меня за этот поступок. Он понял, почему я сделал это, — воспоминания вызвали у Джеймса улыбку, — и показал мне, как надо обработать рану и следить за тем, чтобы в нее не попала инфекция.
Эмили провела пальцем по его футболке, чувствуя кончиками пальцев колечко в его соске.
— Было больно?
— Чертовски! Ранка заживала три месяца.
— Ты был непокорным ребенком, да, Джеймс?
Он едва не рассмеялся. Первую ночь после окончания школы он ознаменовал ограблением директорского дома.
— Мать говорила, что я — дурное семя. — Ужасно, если мать говорит такое!
— Даже если это правда?
— Ты не дурное семя, — Эмили пригладила ему волосы.
Ты мой герой.
От ее слов Джеймс почувствовал гордость. И печаль. И смущение. Он уже не проблемный подросток. Он закоренелый преступник.
Проклятье! Взяв Эмили за подбородок, он поцеловал ее. Только прикасаясь к ней, он чувствует, что еще не потерял рассудок. Она помогает ему забыть прошлое.
Эмили замурлыкала, как котенок. Джеймс почувствовал на ее губах вкус чая, меда, теплого молока — всего чистого, доброго, хорошего. Откинувшись назад, он посмотрел на нее. Эмили улыбнулась ему, опьяненная его поцелуем.
Он должен сказать ей правду. Во всяком случае, хотя бы часть ее.
— Это была моя жена, Эмили.
Она очнулась.
— Что ты сказал?
— Та женщина, которая умерла от рака, была моей женой.
Наступило молчание. Джеймс мучительно ждал, пока Эмили заговорит.
— Вы были женаты? — наконец спросила она.
— Да, но не по закону. У нас была личная церемония. Мы обменялись клятвами.
— Как ее звали?
Он не мог ответить на этот вопрос, но и назвать Беверли вымышленным именем было выше его сил. Предполагается, что у Джеймса Далтона нет жены. Он уже и так нарушил правила, сообщив Эмили информацию о Риде.
— Какое это имеет значение? Ведь ее уже нет.
Как он и ожидал, Эмили не стала настаивать.
