Хана окунала кисточку в черный состав, снова и снова красила зубы свекрови. Мало-помалу они приобретали черный металлический блеск. Только недавно Хана поняла, насколько это красиво. От коричневых губ Ясу разбегались морщинки, время от времени из плотно закрытых глаз текла слизь. Седые волосы и брови приобрели желтоватый оттенок, ее лицо было истинным олицетворением безобразной старости. И только зубы, за которыми она так тщательно ухаживала, остались сильными и здоровыми. Хана не обращала внимания на ворчание Фумио. Работая кисточкой, она словно передавала часть своей энергии старухе, чья жизнь клонилась к закату.
Неожиданно Хана сообразила, что Фумио потихонечку пробралась к выходу и уже влезает в деревянные гэта.
– Ты куда, Фумио?
– К Хирата из Ягайто, – виновато потупилась дочь.
– Зачем это?
– Поболтать о моем отъезде в Токио.
– Опять? Хватит уже надоедать окружающим своим училищем.
– Не буду. Я быстро.
В воротах Фумио столкнулась с Кадзуми, которая как раз возвращалась из школы. Воротник ее кимоно, как всегда, являл собой образчик опрятности, иногда она прикалывала к хаори бантики. В отличие от старшей сестры Кадзуми рьяно пеклась о своей внешности.
– Ты уже дома?
– Да. Прогуляла урок чайной церемонии. Ты только матери не говори.
– Но госпожа Мацуяма и правда не будет давать уроки в этом месяце. У одного из ее родственников свадьба.
– Да ну? А я и не знала. Могла бы и не врать матери!
Сестры расхохотались.
– Ты куда?
– В «Синъикэ». Об этом тоже молчок, хорошо?
– Конечно.
– Ну ладно, я пошла.
– Передавай дяде привет. И Эйскэ тоже.
– Обязательно.
Фумио сложила руки под кимоно, за пазухой, как мальчишка, и, немного ссутулившись, направилась по дороге, бегущей на север через рисовые поля. Косаку вот уже много лет не общался с семьей, появляясь исключительно на буддийских поминальных службах. Фумио не помнила ни одного случая, чтобы дядя добровольно посетил Агэногайто, его жена тоже редко жаловала их своими визитами. Всякий раз, когда речь заходила о младшей ветви, Хана, которая не имела привычки говорить о людях плохо, сводила брови у переносицы. «Такой эгоистичной пары я в жизни не видела» – вот и все ее слова.
Отношения между дядей и матерью всегда оставались натянутыми, и Фумио чувствовала это. Семьи поддерживали связь через нее. Эйскэ, сын Косаку, родился на год позже Фумио и, соответственно, учился на курс младше, но двоюродные брат с сестрой прекрасно ладили. Фумио частенько наведывалась в «Синъикэ». Не утративший своего цинизма Косаку полюбил племянницу как родную дочь.
