— Вы полагаете, что вам…
— Нет, — заверил его Марбери. — Я прекрасно сознаю, какие политические страсти разгорятся, если я возьму расследование на себя. И это к лучшему для вас. Если бы я следовал очевидному, вы оказались бы первым подозреваемым.
— Я? — вырвалось у Лайвли.
— Вы нашли тело. Вы ненавидели Гаррисона.
— Я поднял тревогу! — огрызнулся Лайвли.
— Идеальное прикрытие…
— Со всем возможным почтением… — в голосе Лайвли не было ни малейшего почтения, — ваш рассудок замутнен выпитым бренди. Это ясно каждому. Запах ощущается в вашем дыхании.
Лицо Марбери выразило целую драму: все пять актов пронеслись, мгновенно сменяя друг друга, — гнев, сдержанность, задумчивость, спокойствие и снисходительность. Наконец он заговорил, словно обращался к школьнику:
— Тем больше оснований назначить независимого следователя, мастер Лайвли. А если я и выпиваю по вечерам немного бренди, то только чтобы уснуть. Заботы этого мира испаряются с первым хорошим глотком, и я отхожу ко сну другим человеком. Спокойным, почти как в детстве. И я рад этому, потому что крепкий сон ночью делает меня терпимее к оскорблениям грядущего дня. Он позволяет мне не отвечать на оскорбления насилием. В молодости я, не задумываясь, ответил бы обидчику ударом кинжала.
Лайвли покосился на левый рукав Марбери: он свисал ниже, чем правый, превосходно скрывая короткий клинок. Ему вдруг пришло в голову, что благоразумнее не противоречить декану.
— Итак, — выдавил он, с трудом сглотнув, — вы знаете подходящего человека?
— Едва ли, — сухо отозвался Марбери. — Но, кажется, я знаю, где можно такого найти.
Следующий вечер застал Марбери на пользовавшейся самой дурной славой улице Кембриджа. Он помедлил, прежде чем взяться за дверную ручку. С ног до головы он был одет в черное. Плотный плащ скрывал его до колен, шляпа низко надвинута на лоб. Он еще мог бы уйти. На миг ему даже подумалось, что уйти было бы лучше. Его охватило странное предчувствие. Он нащупал кинжал, скрытый в складках плаща. Твердая рукоять вернула ему уверенность. Но даже открывая дверь, он не мог объяснить, зачем это делает.
Низкие потолочные балки людной таверны заставили Марбери пригнуться. Никто его не замечал. В подобных местах люди старательно отводят глаза, чтобы сохранить себе жизнь.
Стены покрывали грязные разводы, плесень и пятна совершенно невыразимых оттенков. Шум производил почти комическое впечатление: прерывистый гомон человеческих голосов. Мужчины в рваных черных туниках, мальчишки в грязных красных камзолах, старые пьянчуги в бурых лохмотьях толпились вокруг длинных столов. За отдельными столами, покрытыми относительно чистыми скатертями, восседала знать местного пошиба: мелкопоместный эрл в красной шапке, состоятельный лавочник в грубом шелке, жестянщик в темном, как сланец, фартуке. Эти сидели за столами из длинных медово-желтых досок на скамьях из толстых стесанных бревен.
