Через час наши с Доминик пути разошлись: она пошла левее. Нас уже окружают торосы, и, продираясь через них, мы все больше и больше втягиваемся в новые, неизвестные для нас взаимоотношения с Арктикой. Пока все находится в пределах нашего понимания. Торосы заставляют нас перейти на челнок, сразу же приходит некое облегчение, когда начинаем методично и настырно перетаскивать через препятствия сначала рюкзаки, потом нарты. За этим занятием мы не замечаем, как входим в долгие сумерки, и на пятнадцатой «полянке», в окружении застывших ледяных глыб, ставим палатку. Разбивка лагеря и бивачные работы проходят быстро и без задержек. И это несмотря на то, что до этого у нас со Славкой не было совместных экспедиций. Все делается по одной, отработанной в зимних походах схеме — железной схеме матерого советского туризма. Начиная с пятидесятых, наши предшественники в туризме, а потом уже и мы, выработали строго определенный свод правил, который всегда оказывался причиной успеха походов по зимней Арктике. Поэтому, ставя лагерь, нам не надо было спорить и что-то друг другу объяснять. Свою первую ночевку мы со Славкой ставили молча и быстро, как будто этим только всю жизнь и занимались. Наблюдая за нашими действиями, я подумал, что, окажись кто-нибудь из нас двоих в команде Скотта, мы бы не дали погибнуть этой экспедиции. На своем родном «поле» Славка излишне въедлив и пунктуален. Он склонен соблюдать букву туристского закона больше, чем прощать несоблюдение. Я видел, что наши устремления сильны и лежат в одном русле, это было главным и вполне достаточным для меня доводом, чтобы успокоиться. Поэтому, в отличие от Славки, я поубавил свою приверженность жестким правилам в мелочах, но за Полюс был готов ломать хребет и, может быть, себе самому в первую очередь.
Первая ночь. На термометре -42°. Где-то рядом происходит торошение: лед визжит, скрипит, кажется, у самой палатки. После ужина забираемся в спальники. Пока они сухие, мерзнуть не будем. Не спим. Неожиданно приходит резкий удар, да такой, что мы перекатываемся в спальниках. Понимаем, что ледовое поле наехало на льдину, на которой стоит наша палатка. В палатке темно, я нащупываю ручку фонаря, тревожные мысли сменяются ужасом. Потом засыпаю. Что-то снова пробуждает меня — грохот стал сильнее, теперь он уже у самого уха. Сейчас ледовые глыбы начнут заваливать палатку! Но куда бежать от них в ночи, в такой мороз? Страшный скрип нарастает. Но чтобы одеться, нужно несколько минут. Славка поднимает голову. Выскальзываю из спальника, развязываю вход, в носках выскакиваю из палатки, с опаской оглядываюсь. В серых плотных сумерках застыли контуры нависших над палаткой торосов. Серая ночная атмосфера, сплетенная морозом в густую, непреодолимую для человеческой плоти сеть, неподвижно лежит на поверхности ледяных глыб. Вглядываясь в торосы, я готов поймать любое их движение. Но все незыблемо, все мертво в этом ночном мире. Я слышу, как работает «экскаватор», слышу его истошный скрип, визг льда, раздираемого беспощадным «ковшом». Я начинаю понимать, что он может стоять вовсе не за ближайшими торосами, а в километре, возможно и дальше. Заледенев, возвращаюсь в палатку и, не теряя скорости, проникаю в спальник.
