— Не знаю.
— А ведь мне интересно, как ты добивался успеха, как жил.
— Всё это я могу уместить в одно слово — труд.
— У тебя бывали отчаяния?
— Да… Видишь ли, Надюша, я приехал в Москву, уже не имея родителей, а следовательно, и поддержки. Но я не пробивал себе дорогу локтями, хотя следовало бы. И когда признание получали пустые, наглые… Не хочется сейчас об этом говорить. Ещё не отболело. Но вот что всегда меня поддерживало, так это то, что я — русский человек, пришедший на эту землю, чтобы увидеть её глазами своего народа. Немного, да?
— Немного.
Надя замолчала. Видимо, никогда раньше ей не приходилось думать об этом.
— Егор, а ведь все эти люди, что нас окружают, и есть наш народ?
— Конечно.
— И мы сами есть часть его.
— И мы сами плоть от плоти его.
— Как это здорово! Послушай, так вот же и смысл жизни! Прибавить к имени народа ещё пусть негромкое, но и своё! Вот я часто бываю на кладбище. Оно очень старое, но каждая могила сохранилась. Там даже есть самая первая! И есть дата — 1689 год. Здорово, да? Дата есть, а имя человека стерлось. Я спросила одну бабушку: а кто там похоронен? Она ответила так, словно всегда знала этого человека: "Там-то? Так Никола Полуянов. Никола Хрисанфыч!" Стала я о нём узнавать. Оказывается, он первый срубил деревянную часовенку. И об этом помнят. Понимаешь, жил на земле Никола Полуянов! Добрый человек, русский.
Вошла тётка Лукерья:
— Притихли чего?
— А мы не притихли, мы разговариваем.
— Ну да и я с вами. А то бы пошли подышали? Не воздух — мёд! Егорша, я вот что хочу спросить: как помру, с домом как? Дом жалко. Дом хороший!
— Не помирай, тёть. Живи.
— Ладно, поколь поживу, а после? Я ить на тебя дом записала.
— Надюша, давай займёмся музеем? Станем собирать иконы, посуду, мебель…
— И стеклотару! — раздался неожиданно низкий голос.
Егор повернулся и увидел на пороге огромного светловолосого мужика. Лет ему было около сорока. Лицо загорелое, чуть выпирающие скулы. Глаза серые, красиво очерченные тёмными ресницами.
— Савва! — радостно крикнула Надя.
Савва, чуть пригнувшись, вошёл в мастерскую.
— Здорово, Надя! Здорово, Лукерья!
— Да ты как к нам собрался?
— Потянуло.
— И то! И то! Без людей жить… И то! А это племянник мой, Егор.
— Да слышал, — сказал Савва и руки не подал.
— Савва, ты что?! — возмутилась Надя. — Почему руки не подал, не познакомился?
— Велишь? — спросил он.
— Велю!
— Добро. — Савва неслышно и в то же время мгновенно оказался рядом с Егором. Протянул ему руку. Ладонь была огромной, и, когда Савва пожал руку Сомова, тот понял, что в этой ладони камень хрустит.
