Она была не совсем обычная, эта флейта. Во всяком случае, мне такая в руки не попадалась. Сделана она была из какого-то тёмного дерева, но мундштук и клапаны были металлические.
Когда я приладил её к губам и взял первую ноту — тембр показался мне также не совсем обычным, но я не мог бы сказать, в чём тут, собственно, дело: как будто нормальный флейтовый тембр, и в то же время были в нём какие-то призвуки, которые придавали ему очень насыщенную и необычную окраску.
Я встал посреди двора, как посреди сцены. Слушателей у меня, кроме моего кота, в пределах видимости не было. Я объявил:
— Дорогие слушатели! Мы начинаем наш концерт, о котором граждане всех культурных стран мечтали целых три тысячелетия! Сейчас для вас прозвучит музыка. Эту музыку на флейте легендарного Орфея, для вас исполнит замечательный флейтист современности Владимир Коростылев. Этюд ми минор! Автора не помню, но это не важно.
С последними словами я отвесил моему Амадею церемонный поклон. Амадей смотрел на меня, пожалуй, с любопытством. Ничего выдающегося он, конечно, не ждал. О моих исполнительских возможностях мой кот был не слишком высокого мнения. Насколько я помню, мою игру он никогда внимательно не слушал. Конечно, ученический этюд — не самое лучшее, что можно услышать на флейте, но именно эту вещь я помнил наизусть и потому выбрал её.
Беру я, значит, флейту и начинаю играть.
Пальцы плохо слушаются: за месяц летних каникул я ни разу не брал инструмент в руки. Я играл и всё время смотрел на моего кота: что он будет делать? Очень уж мне хотелось, чтоб Амадей приполз ко мне на брюхе точно так, как это делали дикие львы и волки, заслышав игру Орфея! Но чёрный дуралей даже не позаботился выразить свой восторг. Правда, вначале он слушал мою игру с некоторым любопытством. А минуту спустя-зевнул, вывернул голову и почесал ухо задней лапой. Потом он отвернулся. За такое очевидное равнодушие к моей игре я чуть было не шмякнул его по башке флейтой. Тоже мне, эстет!
Я уж собрался было прервать мой этюд на середине — толку от него всё равно никакого не было, — как вдруг в поведении кота произошла любопытная перемена. Он явно заволновался, забеспокоился и начал вести себя так, будто в пяти шагах увидел мышь: он припал к земле, задрожал всем телом, глаза загорелись, уши то прижимались к затылку, то опять становились торчком… Он вот-вот готов был совершить свой замечательный прыжок -и сцапать жертву. Мне стало обидно: какая-то ничтожная мышь была для моего друга важней моей игры! «Небось, в присутствии Орфея звери ни на кого не охотились, — подумал я. — Они наслаждались великим искусством! А моему охламону ничего не интересно, только бы хорошо закусить».
