Когда мне было девять, мы переехали в Вашингтон. Я ходил в частную школу, где учили латинскому и китайскому языкам. Программа обучения была одновременно очень консервативной, и очень авангардной. Строгая госпожа Ванг, наша учительница, следила, чтобы мы правильно, целыми страницами, копировали китайские иероглифы. Это вызывало скуку у большинства учеников, но мне нравилось. Госпожа Ванг показывала нам картинки из Пекина, святыни на горных вершинах, и постепенно воспоминания об Италии ослабли, а их место занял Китай.
По трех годах, проведенных в Пентагоне, отца перевели в Японию. Мы поехали туда в 1964 году, и поселились на базе военно-морского флота в Иокогама, мне тогда было двенадцать лет. В Японии как раз проходила олимпиада. Теперь я вижу, что год 1964 был поворотным пунктом для Японии: предыдущие двадцать лет заняло восстановление страны, разрушенной Второй мировой войной, а последующие тридцать – это время уникального в истории экономического бума, который превратил Японию в самую богатую страну мира.
Хотя американская оккупация закончилась в 1952 году, по всей Иокогаме были видны следы присутствия американской армии: от специальной валюты, которую ввели, чтобы ликвидировать черный рынок (вместо портретов президентов на банкнотах печатали изображения кинозвезд) до всюду сующей свой нос военной полиции. Кроме жителей военной базы в Иокогаме была еще небольшая групка засидевшихся американцев, некоторые из которых жили здесь десятилетиями. Тогдашний курс доллара составлял 360 иен, т.е. в четыре раза больше, чем сейчас, поэтому иностранцам жилось хорошо. Подруга детства моей матери Линда Бич, которая жила в Токио, добилась популярности, проводя телевизионные уроки английского языка. Она появлялась на экране в костюме ныряльщика, и кричала: «Я тону! I am drowning!Это значит d-R ( а не L)-o-w-n-i-n-g!». Линда была первой иностранкой, выступавшей на телевидении, где их теперь целая толпа. Иностранцы, которые сегодня живут в Токио, располагают маленькими тесными квартирками – в отличие от Линды и всей американской колонии, располагавшей виллами на побережье в Мисаки.
Меня безумно обрадовало то, что иероглифы, которые я учил в Вашингтоне, использовались в Японии. За несколько недель я самостоятельно овладел хираганой и катаканой (две японских слоговых азбуки), и когда уже мог читать знаки на поездах и автобусах, начал в одиночку посещать Иокогаму и Токио. Когда наступали выходные, Tsuru-san, наша домашняя хозяйка, упаковывала в коробочку второй завтрак, и я отправлялся поездом на юг, к замку Одавара, и на север, в Никко. Люди доброжелательно относились к американскому мальчику, который по-японски спрашивал, как проехать. Постепенно мой интерес к Японии вытеснил заинтересование Китаем.
