Утраченная Япония - Алекс Керр

В театре кабуки существует способ замены костюмов на сцене, который называется «hikinuki», и означает «вытягивание нитки». Танцор одет в два кимоно, одно поверх другого, где верхнее слегка прихвачено длинными нитками. В кульминационный момент одетый в черное сценический помощник тянет за нити, и актер сбрасывает с себя верхнее кимоно, оказываясь в совершенно другом костюме.

Эта книга прошла сквозь многочисленные hikinuki. Первый раз она появилась, как серия из пятнадцати статей, которые с декабря 1991 по февраль 1992 года я написал по-японски для журнала Shinchoo 45. Титул этой серии, по аналогии с Прустом, звучал как Ushinawareshi bi wo motomete (В поисках утраченной красоты). Каждая статья рассказывала о каком-то аспекте моей жизни в Японии с 1964 года, то есть с момента, когда я приехал в эту страну еще ребенком; кабуки, коллекционирование произведений искусства, Осака – все это я использовал, как окна, сквозь которые наблюдал сегодняшний кризис японской культуры.

Когда я закончил серию статей, журнал Shinchoo предложил выдать их в форме книжки, поэтому я просмотрел их, убрал статью о японском мире религии, зато добавил больше информации об обучении традиционным искусствам и описал мой опыт в мире бизнеса в Токио, во времена «мыльного пузыря», т.е. восьмидесятые года двадцатого века. Когда все было готово, мы узнали, что кто-то уже выдал книгу под таким же названием, и надо было придумать новое. На помощь пришла Миёко Огава из издательства Tankosha: «Ты описываешь чувство, которое мы испытываем, когда смотрим на человека, идущего по аллейке, и свернувшего на главную улицу. Он уже свернул, но на сетчатке еще остается его последнее изображение». И так в июле 1993 года книга вышла под названием «Utsukushiki Nippon no zanzoo» (Последний вид прекрасной Японии).

Тогда еще никто не ожидал, что книга вызовет такую сильную реакцию у читателей. Но ведь она касалась проблем, вокруг которых велись горячие публичные дебаты. Меня попросили принять участие в дискуссиях, и мои взгляды благодаря ним подверглись очередным изменениям. Обмен мыслями между участниками дискуссии и слушателями позволил мне убедиться, как реагируют на эти проблемы культурная элита и публика.

Одновременно я думал о переводе книги на английский язык, но каждый раз, когда я начинал это делать, меня охватывало отчаяние. Это было тяжелым испытанием для того, кто десятилетиями беззаботно переводил тексты других. Я не мог перевести правильно на английский ни одного абзаца, и дело было не только в словах. Я писал эти статьи для японских читателей,а для иностранцев текст следовало радикально изменить. Пораженный невозможностью перевести самого себя, я отказался от этой идеи, и два года не касался книги.