«Всё! Прочь отсюда!» Начинался дождь, и поэтому Беатриса-Джоанна надела водонепроницаемую накидку, тонкую и легкую, как туман. На тротуаре алела засохшая кровь, струи дождя растворяли ее, и розовая жидкость стекала в водосточный желоб. Дождь пришел с моря, он символизировал собой жизнь.
Беатриса-Джоанна быстро дошла до Фруд-сквер. Перед освещенным красными огнями входом в метро толпились люди, красные, как черти из древнего мифического ада, молчащие, болтающие, хихикающие, одиноко спешащие или идущие парами к урчащему эскалатору. Беатриса-Джоанна купила в автоматической кассе билет, спустилась в больнично-белые катакомбы, по туннелям которых гулял ветер, и села в поезд до центра Лондона. Линия прямая, она доедет менее чем за полчаса. Рядом с Беатрисой-Джоанной непрерывно шевелила губами пожилая женщина. Она разговаривала сама с собой, глаза ее были закрыты. Время от времени старуха произносила вслух: «Дорис была хорошей девочкой, хорошей девочкой для своей мамочки, а вот другая…»
Промелькнули Престон, Печем, Пенгдин… Пассажиры входили и выходили.
Пайкум.[1] Старуха вышла, бормоча: «Дорис…»
— Пирог — это то, что когда-то ели, — проговорила бледная толстуха с ребенком, обсыпанная синей пудрой. Ребенок заплакал. — Он голоден, вот и все, — объяснила толстуха.
Перегоны между остановками стали длиннее. Альбурн. Хикстед. Болни. Уонинглид. На этой остановке в вагон вошел ученого вида мужчина с жилистой шеей. Уместившись рядом с Беатрисой-Джоанной, он, сопя, как черепаха, погрузился в чтение. «Др Прзв Улм Шкспр». Распечатав плитку синтешоколада, мужчина принялся жевать ее, все так же сопя. Ребенок снова заплакал.
Хендкросс. Пизпоттидж.[2]
— Гороховая похлебка — ее тоже когда-то ели, — снова проговорила толстуха.
Кроули, Хорли, Селфордз — здесь ничего съедобного.
Редхилл. Здесь «ученый» вышел, а вошли трое служащих Народной полиции. Это были молодые мужчины, младшие офицеры. Они были хорошо сложены, пуговицы мундиров сияли, а на черных кителях не было ни пятнышка, ни волосинки, тем более перхоти или крошек. Они бесстыдно-нагло рассматривали женщин, словно пытаясь определить на глаз, не скрывает ли кто-нибудь из них незаконную беременность. Беатриса-Джоанна покраснела, ей хотелось, чтобы поездка быстрее закончилась.
Мёрстхэм, Кейтерхэм, Коулсден.
«Уже скоро». Беатриса-Джоанна прижала руки к животу, словно его наращивающий клетки обитатель уже весело и шумно прыгал.
Пели, Кройден, Торнтон-Хит, Норвуд.
