— Катя, лучше объясняться в любви, чем в ненависти. Так почему горит хлеб?
— Это знает только один человек.
— Кто же?
— Главный механик.
— А он при чем?
— Механизмы-то его.
Ресницы предвещающе вздрогнули.
— Катя, подождите закрывать глаза...
— Думаете, что не хватает мужчин?
Инспектор думал только об одном мужчине, о преступнике. Видимо, затеянный им на чаепитии разговор девушек растревожил.
— Катя, договоримся так... Кончив дело с этим хлебом, мы специально приедем для задушевных бесед.
— Мужчин хватает, но нет с ними равенства.
— Ну, теперь-то женщины равны так, что дальше некуда.
— Какое же это равенство, если женщина не может ухаживать, объясняться в любви и делать предложения?
— И слава богу, — буркнул инспектор. — А куда девался весь горелый хлеб?
Но он не успел — веки покойно смежились. Ее вопрос зрел долго. Инспектор зевнул, предчувствуя разговор о душевной близости или вечной разлуке.
Она вдруг открыла глаза, взяла его за руку и тихо спросила, окончательно проснувшись:
— Вам нравятся блондинки или брюнетки?
Инспектор тронул прядку ее волос:
— Блондинки.
— С темными глазами или с голубыми?
Он заглянул в ее глаза:
— С голубыми.
— Худенькие или полненькие?
Петельников отступил на шаг, окидывая ее фигурку веселым взглядом.
— Средненькие.
— С ямочками на щеках или без?
Он состроил рожу, отчего Катя улыбнулась.
— С ямочками.
— А я во вкусе мужчин? — совсем беззвучно спросила она.
— Нет вопроса, — понизил голос и он.
— Идемте со мной.
— Куда?
— В подвал.
Можно тонко разбираться в искусстве, играть на ударнике или петь соло; можно знать языки, историю религии и тайны микромира; можно писать книги, диссертации и докладные записки; можно быть сведущим в икебане, дышать по системе йогов и завтракать шведскими бутербродами... Все это можно знать, понимать и уметь — и быть мещанином. Если не знать, как растет хлеб и как он дается народу.
Рябинин не пошел обедать. Он знал, что Петельников свое дело сделал — разыскал водителя и хлебозавод; знал, что сейчас инспектор поехал туда говорить с этой Катей Еланцевой... И все-таки осадок, неприятный и ненужный, от разговора остался. Может быть, оттого, что этот спор вышел с другом.
В дверь молодцевато постучали. Леденцов ступил в кабинет, как на плац:
— Прибыл в ваше распоряжение, Сергей Георгиевич!
— Садись...
У Рябинина пока не было распоряжений, не было плана расследования и почему-то не было сил собраться с мыслями. Неужели от спора?
— Хочу, Сергей Георгиевич, поступить на заочное отделение юридического факультета, — поделился инспектор.
