Но этот странник… другим был. И как от него пахло, Модэ не мог разобрать.
— Здравствуй, добрый человек! — начал разговор сын шаньюя — Скажи, что ты думаешь о наших краях?
Он говорил тихо, на языке поднебесной, стараясь выговаривать каждое слово, непривычно заплетавшееся на языке.
— Очень ветрено, — легко ответил незнакомец на языке хунну. — Ветрено и пыльно. Ночью, пожалуй, что и холодно.
— Ты ночуешь под открытым небом? — заботливо улыбнулся Модэ. — Нельзя так, добрый старик! Здесь много диких зверей. Пойдем лучше со мной. У меня во-о-он за той горой кочевье. Там тепло, есть кумыс и женщины. Ты любишь женщин?
Старик ухмылялся, застенчиво склонив лицо. Это была игра, конечно. Но ему, видно, нравилось играть с чернявым юношей из племени людоедов.
— Дай ему коня! Одного из моих коней! — велел Моде Карашу.
Караш повиновался, не поднимая на господина угрюмый свой взгляд. Он не имел способности говорить от рождения, этот Караш, все звуки, которые он издавал, были похожи на медвежье рычание. И силен был Караш, как медведь. Голыми руками рвал на куски живого барана. Из всех людей его только, да еще, пожалуй, отца боялся Модэ.
Вот странник уселся ловко на коня, и они направились к черному отрогу.
— Скажи, добрый юноша, а кто твои друзья?
— Они мне не друзья, — гоготнул Модэ, — это мои… забыл слово… как в Поднебесной называется… гончие псы!
Незнакомец довольно кивнул, словно что-то прояснив для себя:
— Я не заметил, извини. В наших краях собаки не ездят на лошадях, и ведут себя совсем по-другому. Но теперь я вижу — это действительно собаки. Правда, не знаю их масти.
Курганник оставил, на нем длинный взгляд, но промолчал. Кто-то ощерился, но засмеялся только Модэ. А уж он-то схватился за бок от хохота.
— Если ты будешь говорить такие вещи про моих ребят и впредь — оставайся. Я даже буду платить тебе жалованье — давясь от смеха, выговорил он — живи у меня, сколько хочешь. Если, конечно, мои гончие не загрызут тебя ночью!
— Не бойся. Я буду с тобой сколько нужно, — спокойно ответил путник.
Вот доехали до княжьей стоянки. Хунну стреножили коней, скинуцли с себя одежды и завалились в большой шатер. Здесь было душно, дымно — от каменного алтарика струился конопляный дурман, голая кожа хунну отливала желтым маслом.
Здесь странник назвался Чию. Модэ усадил его возле себя, и угощал вареным барашком. Масляное, рябое лицо Модэ с прочернью татуировки растянулось довольно, глаза он прикрыл, наслаждаясь одурью.
