***
Это случилось за три ночи до Михргана. Ашпокай был пьян — он теперь всегда напивался, когда бывал в стойбище.
Он шел в темноте, покачиваясь на своих двоих, непривычно, медленно. Вдруг не стало звезд и тут же больно кольнуло под ключицой. Среди шатров ходили перевертыши. Пес бактрийца не появлялся последние дни и рыжие твари осмелели. На Ашпокая они даже и не глядели.
— Ууу… нежить! — Ашпокай погрозил им кулаком и двинулся дальше.
Вдруг из темноты выбежала девица, растрепанная, бесстыжая. Она обняла Ашпокая, тонкая, почти прозрачная шея ее коснулась его голого плеча. Потом она вдруг отпрянула, крикнула «Ай-яй, а я думала, ты мой жених!», и со смехом побежала прочь, и прежде чем исчезнуть в темноте, бросила через плечо еще раз: «Я думала ты мой жених!».
Ашпокай тихонько ругнулся ей вслед. Он чувствовал еще прикосновение ее кожи.
— Див! — позвал он коня по старой памяти, но тут же спохватился, смешался, и окрикнул другого своего коня:
— Ра-а-ашну-у-у! Пр-р-роклятье!
Он тихонько двинулся через лагерь, мимо спящих, безобразных, пьяных. Краем глаза он заметил недавнюю простоволосую девицу — она уже льнула к какому-то сонному парню, поглаживала его жидкую бороду и шептала что-то неразборчиво.
— Ра-а-ашну-у-у! — кричал Ашпокай зло.
Он прошел через все стойбище, набрел на пыльную тропу и двинулся прочь, под сизое небо. Исчезло вдали стойбище, темные скалы поднялись с обеих сторон. Скоро заболели ноги, непривыкшие к долгой ходьбе, но Ашпокай и не думал останавливаться. Непонятная злость гнала его вперед, по острым камням, он пережевывал пьяную свою обиду, он раскусил до крови нижнюю губу, и не замечал вокруг ничего. Когда же он пришел в себя, вокруг был сухой березняк. Под ногами чавкало — видно землю и траву размыли горные ключи.
Он нашел себе пустую корягу, похожую на колыбель, лег в нее и задремал. Последней ленивой мыслью было, что к утру он, пожалуй, замерзнет насмерть.
«Михра, Михра, где ты?».
Он думал увидеть перед смертью брата, он звал, просил, но ему явился Инисмей. Не Инисмей то есть — такого человека не было уже на земле, а только безымянный призрак его. Он стоял перед Ашпокаем и смотрел молча и с любопытством. Он не паршивел теперь, кожа его очистилась от коросты, и взгляд сделался ясным. Но Ашпокая он все равно раздражал.
— Чего пришел? — буркнул он. — Сгинь!
— Помереть хочешь? Замерзнуть хочешь? — спросил безымянный.
— И что с того? Дурно мне. Убирайся, трус.
— Прости меня, — прошептал безымянный. — Со своим именем я и позор свой сбросил. Я ведь теперь никто.
