— Купцам глаза повыбили от досады, в Поднебесную продать хотели, — сказал кто-то незнакомым, надтреснувшим голосом.
— В нашем племени не ценят золота, — проговорил Ашпокай. — Мы не придаем значения его количеству — у нас его мало. Мы не торгуем людьми — только отдаем пленников в выкуп. У нас одни князья покрывают позолотой одежды и упряжь коней.
— А в наших краях, — улыбнулся Салм печально, — за золото продают Ариману душу — хунны это хорошо знают. Харга попытался тогда за золото купить наши души.
— И что? — спросил Атья взволнованно.
— А потом, когда мы не согласились, Харга пустил мне кровь, — хмыкнул Шак. — Страшная была драка… Но мы отбили большую часть богатств, а остальное побросали в реку. Ничего хуннам не досталось. Ни клочка шелка, ни крупинки специй.
Замолчали. Ашпокай смотрел на Сошу. Все смотрели теперь на Сошу. Парень в забытье баюкал изувеченную руку. Из всех набившихся в пещеру сирот, он был теперь самый большой сирота.
— У нас в роду как было, — заговорил Шак, — если случится между людьми такой спор, что даже и старики рассудить не могут, и житья уже нет никому от этого спора, поступали так: клали спорщиков рядышком голышом на животы, брали малую плетку, и давай сечь по спинам да по задам. Кто дольше боль стерпит, не заорет, тот, стало быть и прав, тут Шак замолчал, поглаживая больную, застуженную ногу. — А бывало и насмерть засекали…
— Я бы лег против Харги, за свою обиду, — под ресницами Соши заблестело, он чуть повернул голову, и вздохнул. — Пускай бы и меня засекли, да только чтобы с ним вместе.
Через несколько дней ватажники наткнулись на застарелые следы копыт. Два десятка лошадей прошли по низине заросшей папоротником. Трава уже поднялась над едва различимыми отпечатками, тайга отняла свое у тропы.
— Отстаем, — проговорим Шак на одном привале. — Ни за что не догоним. Харга хороший проходчик, лучше меня.
— Так что же — отступиться? — Атья покраснел от гнева.
— Ариманово семя! — фыркнул Салм. — Кто тебе, дикарю, сказал, что у нас получится? Надежды особой не было — с самого начала. Нам повезло еще, что мы напали на их след. Что теперь? — спросите вы меня. А я вам отвечу: мы проследуем за хуннами до конца. Мы посмотрим, что будет и если придется, вмешаемся.
Никто не нашелся что ответить бактрийцу. Но все вдруг почувствовали, что прежней силы в словах Салма уже нет. Что и взгляд и голос его выцвели, и сделались бледнее полуденного ветра. Караванщик высыхал как дерево, с обрубленным корнем. Только Ашпокай знал, что случилось с ним. Знал, но не умел объяснить.
