Отряд Салма был в пути уже много дней. Не стало в равнине колодцев — и всадники пили из ручьев вместе с лошадьми. Поднялся с левого края темный еловый лес, из-под тяжелых лап, как приведения тянулись чахлые березки. Каждую ночь степняки разжигали яркие костры, чтобы отпугнуть лесных духов.
Ашпокай никак не мог взять в толк, кто таков этот Салм. Имя, которым он назывался, не внушало доверия: «Салм… ящерица…». Теперь Ашпокая терзали сомнения. «Очень уж часто меняет он кожу — думал он про себя — как можно верить этой ящерице?». В ночь, когда молодые волки столкнулись с людьми Салма, он сразу принял сторону бактрийца, но каждую ночь в беспокойном полусне он снова и снова спрашивал себя: «А верно ли я поступил?».
Салм рассказал, как оказался возле стойбища паралата. Он и его люди сражались бок о бок с людьми холмов. Хунну прошлись по их ватагам, словно каменная булава-вазра. Но храбрые пастухи не повернули и не побежали, даже когда отступил паралат. Они рассыпались, запутали хуннские отряды, и многих убили, но хунну все прибывали и теснили их в глубь степи, пока не прижали к берегу широкого соленого озера
«Мы сражались как барсы в тот день — рассказывал Салм — трижды сходились мы с ними, и трижды обращали в бегство. Один из моих витязей потерял коня и, уже с земли, опрокинул копьем хуннского всадника с его мохноногой лошаденкой!».
Соша смеялся, и ойкал, хватаясь за больной бок:
«Как же это — на лету?».
«На лету, не на лету, — сердито уточнял Салм, — но хунн на земле остался. Мой боец чеканом его и хватил… Хунну на земле сражаться непривычны. Но и витязя нашего, потом тоже…» — тут он замолчал, и Соша покраснел за свой смех.
«Мы укрылись среди известняковых скал, — говорил Салм. — Рядом бежал пресный ручей, и мы могли утолить жажду. Но коням кормиться было нечем — земля вокруг того озера родит только соль, что пашни Аримановы. Враги уже не приближались к скалам, но и не убирались прочь — они ждали, когда мы сами выйдем навстречу им — на смерть. Я молился Ардви, и она услышала — утром с озера поднялся густой туман, и мы смогли перебраться на дальнюю отмель. Кони шли по брюхо в воде, так что хунну и следа нашего не нашли, а собаки их к тому времени совсем потеряли нюх от соли. Так мы и спаслись».
Ашпокай все еще ездил на своем Диве. Рахша, который шел на привязи по правую руку от него, еще томился по старому хозяину, еще тянул удила в какую-то, одному ему понятную сторону.
— Это брата твоего конь? — спросил как-то Салм Ашпокая.
