«Малай!» — понял Михра и сразу забыл про свою боль.
Малай спал, тоже связанный и битый, похоже, не так уж крепко.
— Посмотри на меня, стервец! — прохрипл Михра, ворочаясь, пытаясь высвободить руки. — Посмотри, падаль!
Малай заморгал, уставился недоуменно на связанного богатыря, и застонал от внезапной боли — веревки разрезали кожу ему на запястьях и лодыжках.
— Ты что же, стервец, еще и в плен сдался? — спросил Михра, задыхаясь от бессильной злобы.
— Чего? Ты кто? — Малай рассеянно огляделся. — Я где?
Михра выругался, и плюнул в сторону воеводы.
— Ты чего плюешься? — рассердился Малай. — Ты кто таков, я спрашиваю? А-а-а… понимаю… тебя за князя приняли и вместе со мной в одну кибитку бросили. Ну, так я им сейчас скажу! Меня они не тронут, за меня выкуп полагается, а тебе сейчас быстро кости пересчитают! Эй! Эгей!
— Молчи! Молчи! — Михра всем телом надвинулся, навалился на воеводу, пытаясь прикрыть ему рот.
Полог кибитки распахнулся, внутрь заглянуло безобразное лицо с провалившимися щеками, с вытянутым лысым черепом и острыми зубами.
— Молчать! Всем молчать! — закричало оно.
— Тебе конец пришел, — хрипел придавленный Малай, — а за меня выкуп… выкуп… не тронь, я брат паралата!
Но Михра уже отвалился назад, силы оставили его, и он уснул, не думая уже ни о чем, сказав себе только одно: «Все. Он правду говорит. Конец».
Малай возился, пытаясь пододвинуться к спящему богатырю, но хунну крепко привязали его к деревянному бортику, и не мог он сдвинуться с места.
Спустя какое-то время хунну заглянули в кибитку и разбудили Михру — было их двое, один тот молодой батыр, с черными смоляными косами и черной же тонкой бородкой, другой — похожий на таежного медведя, грузный, безъязыкий.
«Караш, — сказал молодой «медведю», — выволоки вон ту падаль…» — и он кивнул на Малая.
Сказал на языке хунну, но Михра понял все. И Малай тоже. Он еще сильнее завозился, закричал, но безъязыкий Караш уже ухватил его, развязал ловко путы и выволок в горячий белый свет.
— А с тобой я потом потолкую, — ощерился молодой, и отпустил полог.
Прошло несколько дней и молодые волки снова собрались вместе. Только не было Михры. Только Соша, крепко битый, хватался то и дело за пунцовый бок. Но они были все теперь в одной стае — и волки и волчата, все верхом — даже Атья вернул себе как-то Тура.
С утра до ночи моросил дождь. Где-то на горизонте ходили густые мутные завесы. Низины были завалены неподвижными, закостеневшими телами, в небе стояли тучи воронья, но молодые волки не замечали вокруг ничего. Они просто двигались след за битым войском, наступая на осклизлые, холодные следы. Над землей поднимался сытый, приторный дух. Впереди было все одно — спины в бурых плащах, понурые, всклокоченные головы да вымаранные конские крупы.
