Всадники на турах, на златорогих оленях и грифонах промчались, прогрохотали по небу и исчезли в кровавой закатной пене. Там, в облачной дали, они сошли в семь великих курганов, и земля вокруг них стала священной.
— Боги ушли! Боги умерли! — запели на земле, у костров, в кибитках и юртах. С неба сыпался осенний звездопад. Люди зябко жались друг к другу, вглядываясь испуганно в холодное, колючее небо.
— Боги умерли! Началась наша жизнь!
Ашпокай задрал голову и подставил под звездопад ладони. Но вдруг его накрыла тень — птица-гриф проплыла в небе, заслонив звезды и луну… звезды падали на ее тяжелые крылья и рассыпались белыми искрами. От страха Ашпокай закричал и проснулся…
Душно дохнуло облепихой. Первым что увидел Ашпокай, было лицо человека — длинное, умное, как у старой лошади и такое же уставшее.
— Хвала Ардви! Ты пришел в себя, — лицо потерялось из виду, перед Ашпокаем, словно стена возник халат из белой шерсти. — Твой дух истомился, я уже думал, он совсем оставит тебя.
Ашпокай попытался встать, но какой-то яд, разлитый во всем теле, удержал его.
— Господь Спета-Манью забыл эти места, — лошадиное лицо опять появилось перед мальчиком. На нем не было никакой татуировки, оно было смуглым, волосы были темные, лицо украшала курчавая смоляная борода.
— Михр… Михра!
— Он жив. Твой друг жив.
— Не друг… он брат…
— Яда в кровь попало немного. Но он будет долго спать. Терпение.
— Ты врешь… онт умер, наверное, стрела разорвала ему грудь…
— Нет, он жив поверь мне, — улыбнулось лошадиное лицо. — Вы храбро защищали его. Знай: за душой брата твоего охотятся злые силы. Для них его душа — большое сокровище…
И Ашпокай почему-то сразу поверил, его словам.
— Но, кто ты?
— Меня иногда зовут бактрийцем. А иногда ашаваном. Слышал про таких?
— Слы… Слышал… — Ашпокай почувствовал, что засыпает. — Паралат иногда молится вашим богам.
— Бог у нас один, — Ахура-Мазда. Я потому здесь живу, что народ ваш позабыл его.
— Ормазд… Мы молились… Хунны молились… Раньше…
— Спи — произнесл человек, назвавшийся бактрийцем, и все исчезло.
Молились раньше Ормазду. Да все позабыли давно. Далеким, чужим казался Ормазд. Витал далеко в небе этот неизвестный бог на золотых крыльях. Ашаванов не любили, но, впрочем, и не били никогда. Приходили эти странные люди всегда по одному, селились на холмах и в горах, жили незаметно — да и что их замечать? Жидок был дым от их алтарей. Иногда, правда, жили они среди пастухов, и говорили люди, что во-о-он тот род, за Мутной рекой, не хоронит своих мертвецов в земле, а только в гранитных ящиках с известью, и что молятся в том роду все Ормазду, а весной приносят в жертву ему ягнят. «Да не Ормазду, а Рамане-Паю, как все» — говорили другие. Зимой же, когда плакали в юртах больные дети, и те и другие втихаря звали ашаванов в свои кочевья, так чтобы не прознали соседи.
