— Черт побери! Она использовала магию!
Томас отложил пергамент в сторону.
— Я замечал за тобой, — сказал он Робби, — что ты стучишь по дереву, когда чем-то встревожен. А зачем?
Робби сверкнул на него глазами.
— Подумаешь! Все так делают.
— Тебе что, на проповеди велели так делать?
— При чем тут проповедь? Все так делают, вот и всё.
— Зачем?
Робби выглядел сердитым, но умудрился найти ответ:
— Чтобы отвратить зло. Зачем же еще?
— Однако нигде, ни в Священном Писании, ни в трудах Отцов церкви ты не найдешь такого совета. Это не христианский обычай, однако ты его соблюдаешь. Что же, я должен за это отправить тебя на суд епископа? Или, не утруждая епископа, сам отправить тебя на костер?
— Что за чушь собачья? — возмутился Робби.
Сэр Гийом успокоил шотландца и заговорил сам:
— Томас, эта девица — еретичка, она осуждена церковью и, если останется здесь, это навлечет на нас беду. Люди волнуются, понимаешь ты или нет? Бога ради, Томас! Ну что хорошего может проистечь из укрывания еретички? Все знают, что такие дела чреваты злом.
Томас так хлопнул по столу, что Женевьева вздрогнула.
— Ты, — он указал на сэра Гийома, — сжег мою деревню, убил мою мать и моего отца-священника и после этого ты говоришь мне о зле?
Гийому нечего было возразить на эти обвинения, он и сам не знал, как стал другом человека, которого осиротил, но все же не смолчал перед разгневанным Томасом.
— Я знаю зло, — сказал он, — потому что сам творил зло. Но Господь простит нас.
— Господь простит тебя, — спросил Томас, — а ее не простит?
— Так решила церковь.
— А я решил иначе, — упорствовал Томас.
— Боже милостивый, — воскликнул сэр Гийом, — ты что, вообразил себя хреновым Папой?
Ему понравились английские бранные слова, и он пускал их в ход вперемежку с родными французскими.
— Она околдовала тебя, — пробурчал Робби.
Женевьева посмотрела так, точно хотела заговорить, но передумала и отвернулась. Вместе с порывом ветра в окно залетели струи дождя, на полу образовалась лужа.
Сэр Гийом посмотрел на девушку, потом перевел взгляд на Томаса.
— Люди ее не потерпят, — сказал он.
— Потому что ты их мутишь, — рявкнул Томас, хотя и знал, что смута идет от Робби, а не от сэра Гийома.
С тех пор как Томас перерезал узы Женевьевы, он все время терзался, зная, что его долг сжечь Женевьеву, и чувствуя, что не может этого сделать. Его отец, безумный, гневный и блистательный в своем гневном безумии, как-то раз едко высмеял церковные представления о ереси.
