Звонок… Она знает, кто это. Госпожа Апман прилегла на кушетку. Она ведь немного утомилась и не может выйти навстречу. Пусть горничная пригласит его прямо сюда.
Вошел Микельсон, еще более возбужденный, чем обычно, в шиллеровском воротничке, темных в светлую полоску брюках, сжимая в руке корпорантскую шапочку… Щелкнул каблуками, низко поклонился и тут же выпрямился.
— Мадам… Вы нездоровы?
Госпожа Апман устало улыбнулась и грациозно откинула голову.
— Ничего… Немного утомилась.
И протянула левую руку, чуть выгнув ее для поцелуя.
Микельсон скомкал шапочку и сунул ее в карман. Опустился рядом на пуф. Одно колено его касалось ковра. Сам он весь как-то выгнулся и подался вперед — словно собирался дотянуться до противоположного берега Даугавы.
Поцеловал руку и хотел было выпустить. Но почувствовал, что ее не собираются отнимать. Тогда он поцеловал еще раз — немного повыше. А потом, осмелев, на самом сгибе. И только после этого руку отняли.
— Господин Микельсон. Не злоупотребляйте моей усталостью.
Но это вовсе не было сказано всерьез. Микельсон это отлично понял.
— Ваша усталость, мадам, придает бодрость и силу… Она подобна источнику вечной жизни.
Госпожа Апман засмеялась, но не очень громко.
— Почему вы не поэт?
— О, что вы! Жизнь тоже поэзия, самая прекрасная поэзия. Ее нужно прожить, как поэму.
Госпожа Апман томно вздохнула.
— Нужно, но разве мы можем…
Микельсон гулко стукнул себя в грудь.
— Для того мы и существуем на свете, чтобы превратить жизнь прекрасных дам в поэзию. Для этого мы и созданы!
— Ну да! На словах вы все герои. А на деле робки и трусливы… Пожалуйста, принесите мне вон ту подушку. Мне так неудобно… Спасибо.
Микельсон все укладывал и никак не мог поудобнее уложить подушку под плечи госпожи Апман. И когда подушка, наконец, была уложена, то выяснилось, что часовая цепочка Микельсона запуталась в волосах хозяйки.
Смеясь, она помогла ему распутать цепочку.
— Шалун! Это вы нарочно. Вы хотите испортить мне прическу.
И ударила его по пальцам.
Он поймал ее руку и больше уже не выпускал. Он снова сидел на своем месте. Одно колено в полосатой штанине на ковре. Сам подался вперед — словно должен был дотянуться до противоположного берега Даугавы…
Госпожа Апман перед зеркалом привела в порядок прическу. Микельсон вытащил шапочку, разгладил ее на ладони и надел на голову. Госпожа Апман улыбнулась ему в зеркало. Он ответил улыбкой. Он никак не мог устоять на месте, так он был счастлив и доволен.
