— Не смей больше этого делать! — возопил Мюррей. Спиноза наконец вырвался, убежал к воде и принялся расхаживать по берегу, отчаянно мяукая. — Слышишь?! — «Тогда Ирод послал избить всех младенцев…» А эта маленькая мерзавка просто сияет, довольная и самоуверенная. — Не смей!
Она подошла, и он ударил ее.
И оба застыли в ужасе от происшедшего. Мюррей никогда раньше не бил ее, это была первая пощечина. Кожа быстро краснела, во всю щеку разливалось пятно, словно пролитый томатный сок.
Секундная пауза. И тут же — пронзительный визг:
— Ты меня ударил! Ударил!
— Не смей больше вытворять этих… этого. Впредь никакого хождения по воде, никаких алфавитов из светлячков, ничего. Они же только и ждут от тебя чего-нибудь такого, ждут, понимаешь?
— За что ты меня ударил?! — Слезы заливали обе ее щеки.
— Они же тебя заберут.
— Кто — они?
— Они.
— Заберут? — Джули потерла щеку, словно баюкая разболевшийся зуб. — Заберут меня?
Мюррей подался вперед, как бы подставляясь для ответного удара. Девочка обрушила ему на грудь свои кулачки и в следующую секунду, словно сменив па в танце, уже сопела, уткнувшись носом в его свитер. Мюррей крепко обнял дочь.
— Что, зверушки должны оставаться мертвыми? — раздался приглушенный голосок.
— Угу.
— У других детей есть мамы…
Он млел от восторга, слушая, как колотится ее сердечко.
— Я тебе за маму.
— Моя мама — Боженька.
— Что ты такое говоришь, Джули?
— Я знаю. — В бирюзовых глазах Джули все еще блестели слезы.
— Это тетя Джорджина сказала тебе?
— Нет.
— Скажи честно, Джорджина, да?
— Нет.
— А откуда ты знаешь, что твоя мама Боженька?
— Знаю, и все.
Мюррей отстранил от себя дочь и посмотрел ей в глаза.
— И что, Боженька… приходит к тебе?
— Она даже не говорит со мной. Я слушаю, слушаю… Хоть бы словечко шепнула. Так нечестно!
Не говорит. Это была самая приятная новость, услышанная Мюрреем с тех пор, как Габриэль Фростиг объявил о развитии зародыша в колбе с его пробой.
— Послушай, Джули, это хорошо, что она с тобой не говорит. Боженька иногда просит своих детей совершать всякие безумства. Это хорошо, понимаешь?
— Наверное.
— Правда?
— Угу. А куда крабик ушел? Он своих друзей ищет, да? Внезапно на Мюррея навалилась смертельная усталость.
— Да. Друзей. Это хорошо, что Боженька с тобой не говорит.
— Я поняла.
Усталость, да. Но что еще он чувствовал, когда они молча стояли на пирсе? Пожалуй, вполне оправданную жалость к себе, решил Мюррей. Другие отцы сбивались с ног, отучая своих дочерей. от наркотиков, вытаскивая их из тюрьмы, пропихивая в Принстон. И только Мюррею Джейкобу Кацу приходилось ограждать свою дочь от трагического финала на том ужасном холме, куда рано или поздно попадали все те, кто умел оживлять дохлых крабов.
