Тело не надо лечить потому, что оно само по себе — болезнь и от этой болезни душа должна избавиться путем ампутации, избавления от тела. Тело — это могила, а могилу не лечат, от нее мечтают убежать.
Философы и поэты начинают называть тело «болезнью», «смертью», «роком», «бременем», «неволей», «тюрьмой», «пыткой» для души. Начинают с брезгливостью говорить о реальности пола и зачатия, и даже о факте самого дыхания.
Да, они ненавидят тело, но они не идут в пустыню и не предаются аскезе, потому что никакими постами даже и не надеются очистить свою плоть.
Итак, мы видим странный факт — идея переселения душ, принятая как основа мировоззрения ведет к страшному итогу: к ненависти своего тела и к желанию побыстрее от него избавиться.
И это касается отнюдь не только древних греков.
Вот что пишет о своем опыте наш современник, который очень серьезно увлекся модными сейчас восточными учениями и принял близко к сердцу идею о переселении душ (реинкарнации):
Однако и другие неординарные и для меня очень странные влияния на моё сознание оказывали буддийские пути-дорожки.
Великой проницательной силой и даже мощью обладают отдельные духовные идеи. Так я глубоко в себя принял идею реинкарнации — будущего перерождения.
Всего лишь некая эфемерная, воздушная, «маленькая», невидимая идейка, мыслишка, а что она начала творить в моей душе!
Она на моём поле сознания стала вспахивать и перепахивать прежние семена, посевы и ростки — мои прошлые представления о жизни. Она стала формировать устойчивую установку, подкрепляемую движением конкретных эманаций. Она вскоре превратилась в структуру, в дерево сознания со множеством энергетических веток. Дерево росло и развивалось на моём поле…
Я обрёл уверенность, что после физической смерти снова возрождусь на земле, и это мне приносило… страдания…
Я перестал бояться смерти, я стал бояться новой жизни!
Анализируя свою прошлую жизнь, я пришёл к выводу, что, будучи устойчивым материалистом, я мог им так и прожить всю свою скучную жизнь и не открыть для себя потрясающих тайн и возможностей сознания.
Очень тяжёлый и плотный театральный занавес майи, великой иллюзии, так и держал бы меня в своём плену. А слащавый и обольстительный буддийский бог Мара, ухмылясь, всё продолжал бы и продолжал бы развлекать и занимать меня страстями и отвлекать от истины. И то, что я однажды приоткрыл завесу майи, могло быть чистой случайностью. Да и сколько нового, удивительного я уже обрёл в своём духовном поиске!
