Обещание | страница 63
меня уже сильно достали – я чувствую себя исчервленным.
Поэтому я собираюсь жить с Жозефиной Тауровной, с Чуней Петровной
в зеленом заснеженном городе, медленном, как снеготаянье.
А когда настоящая смерть, как ветер, за ней придет
и на большую просушку возьмет – как маленькую игрушку:
глупое тельце ее, прохладные длинные уши,
трусливое сердце и голый горячий живот —
тогда – я лягу спать (впервые не с тобой),
и вдруг приснится мне: пустынная дорога,
собачий лай и одинокий вой —
и хитрая большая морда бога,
как сенбернар, склонится надо мной.
СТИХИ О ЕЛКЕ
Проснуться в 147 лет, прочитать смс:
«здравствуй, мой обжигающий мальчик»,
изумиться, переспросить: – Почему обжигающий? –
получить очевидный ответ: «потому что ты меня обжигаешь»,
и даже не удивиться, что тебя называют на ты.
– Господи, сколько вас было,
и хоть бы одна собака
сделала отчисленье в мой пенсионный фонд.
Этим летом мне все говорили: объявляй войну, собирай
свое войско! —
ну вот я и собрал: три с половиной калеки.
...Но так уж случилось, что днем
мы с Чуней купили елку,
самую зимнюю елку, срубленную навеки.
Тут-то все стали ее наряжать: и Саша повесил шарик,
и Сеня повесил шарик,
а я взял серебристый Урал (я думал, что это река) и тоже
повесил,
как будто змею из стали, так – чтоб шары засияли
и чтоб огоньки вокзалов засверкали на ветках этих.
– Вот это будет праздник! – я думал. Но чтоб по-хорошему,
то лучше бы – с вечным снегом, с сугробами над головой...
И не беда, что я Чуне
намазал вонючей мазью
ее паршивые уши
и пахнет она – калошей
(да, именно: обыкновенной – советской старой калошей), —
Но эти четыре года – мы были втроем с тобой.
...Я просыпаюсь утром в постели, отяжелевший,
все ужасно болит:
шея, спина, руки.
– Какого хрена, – спрашиваю, – мучить меня любовью,
когда мне надо о пенсии —
думать.
(Желательно персональной.)
– До свиданья, – кричат на площадке друг на друга
соседские дети.
До свиданья, – я отвечаю.
И действительно «до свиданья».
Потому что с утренней елкой, с самой лучшей елкой на свете
не бывает на самом деле ни прощания, ни разлуки.
Ну, а в сумерках (хоть я, конечно, знаю, что в сумерках
спать нельзя)
я забираю с собой на кровать собаку
и тебя к себе забираю:
два тепла, шебуршащихся рядом,
шумно думающих тепла
(достаточно туповатых, надо сказать, тепла)
это слишком смешно для счастья – и я, вздрагивая, засыпаю.
...Посмотри, сколько разной чуши, ерунды золотой
и нарядной,
висит на убитой елке: облепиха, Урал, Алтай,
и Россия висит на ветке, и синий шар Амстердама,
