Обещание | страница 13



все это тоже не прикрыть руками
[че ты уставился? ведь я ж – одетый,
а, правда,
кажется,
что щас разденусь я?] –
так вот – за это,
именно за это,
за это все – не оставляй меня.

3. ЕЩЕ ОЛИН СОН

Большое сборище народа. Я на сцене. Все сидят.

Почему-то я читаю Нобелевскую лекцию, хотя меня об этом никто не просит.

Там есть такое место: «Правда – это оружие слабого.

Ложь – это оружие сильного. Ибо в первом случае ты перекладываешь ответственность на других, во втором – берешь ее на себя».

Заканчивается же лекция словами: «Ну получил я вашу премию. А дальше?»

Все встают.

4. * * *

Вот так все время ощущаешь жизнь,

она в тебе и под ногтями,

она гремит в тебе костями,

а ты лежишь в ее кармане,

как тварь последняя дрожишь.

А я глаза закрыл
и головой мотаю,
но все равно зеленый весь от страха.
Я, между прочим, умереть могу.
Так вот зачем
меня ты, боже, лупишь:
ему приспичило, ему приятней,
когда я сам, как голая скворечня,
как будто муравейник раскурочен,
иль как жевачка липну к утюгу.
Естественно, что так оно и нужно.
По-видимому, это даже лестно.
Но я чего-то не пойму:
в поту,
в пальто,
в постели,
на ветру
(мне в самом деле это интересно) —
окрепший, взрослый, маленький, умерший —
хотя бы раз я нравился – Ему?

5. * * *

Как писал граф Яков Вилимович Брюс, знаменитый колдун и чернокнижник:

«Отрок, родившийся в этот срок, – гневлив, суетен, боязлив, по-женски непостоянен. Способен тайно лгать и отличается позорной неправедностью. Сердце исполнено яда, но лишен коварства. Чужую жизнь не бережет, на свою скуп. Кроме того, многих соблазнит и при этом Бога не убоится».

Все это про меня. Но меня это не умиляет.
Чего уж там напихали в наш внутренний мешок
при рожденье —
не наше дело.
Ни развязать его, ни вытряхнуть – мы не можем.
И все-таки человек должен совершать нечеловеческие
усилия.
(Но подробнее – об этом – я расскажу вам
в своих будущих стихотворениях.
А пока – )

6.

Любые отношения – это своего рода реабилитация.

Это, в некоторой степени, уговор двух людей (ну от силы трех), что они будут поддерживать друг друга, не дадут пропасть на грани гудящей пустоты или распада.

Впрочем, Оля тоже хороша. Я ей диктую по телефону: «Окрепший, взрослый, маленький, умерший», – а она говорит: Ну что – опять про бедного срулика?

О господи,
чего еще не знаю
о смерти я
(да ничего не знаю),
но если хоть чего-то стою я
(а хоть чего-нибудь я все-тки стою)
[Гандлевский, Кочнев, Руднев, Морев, я] —
пожалуйста, любимая, родная,
единственная, смертная, живая,