Обещание | страница 12



не эти мальчики
и Гарик Сукачев
(они мне ничего не обещали),
а вы – которые меня читали:
Ахметьев, Гуголев, Малинин, самолет.

6

Итак, прожив еще один год, я стал полагать, что трагическое мироощущение – это удел малолетних. В конце концов, понять, что все умрут, – это дело техники. Но уж если ты намерен жить дальше, то будь любезен, придумай себе хоть какое-то оправданье. И тем не менее не могу отказать себе в последнем удовольствии.

Вообще-то я уже об этом говорил,
но мне, и правда, было неприятно,
что вы тогда не помогли
мне выбраться из этой тьмы
(а я ведь там лежал
здоровый и опрятный),
но ведь и вы боялись темноты.
А значит, это выше наших сил.
Но я об этом тоже говорил.
<Все свободны>

май – декабрь 1998

КАК НАДО ЖИТЬ, ЧТОБ БЫТЬ ЛЮБИМЫМ

ЛЮБОВЬ БЕССМЕРТНАЯ – ЛЮБОВЬ ПРОСТАЯ

Я отдаю себе отчет в том, что все нижеприведенное, может быть, и не обладает большой художественной ценностью. Но условия моей духовной жизни таковы, что, если бы я все это не написал, я бы перестал себя уважать. А этого я никак не могу допустить.

1. ОЛИН СОН

Началась война. Паника. Эвакуация.

Ей говорят: «В соседнем здании ваш муж».

Она бежит туда, не зная, кто выйдет: я или Женя.

Навстречу ей выходит ее папа. Правда, он молодой, с фотографии, она таким его не знала.

Он говорит ей: «Доченька, вам надо уезжать».

Ему 25, ей – 38.

* * *

Есть фотография одна
(она меня ужасно раздражает),
ты там стоишь в синюшном школьном платье
и в объектив бессмысленно глядишь
(так девочки всегда глядят,
и в этом смысле мальчики умнее).
Прошло лет 25
(ну 26),
и скоро почки жирные взорвутся
и поплывут в какой-то синеве.
Но почему ж тогда так больно мне?
А дело в том,
что с самого начала
и – обрати внимание – при мне
в тебе свершается такое злое дело,
единственное, может быть, большое,
и это дело – недоступно мне.
Но мне, какое дело мне, какое
мне дело – мне
какое дело мне?

2. ОЛИН СОН, ПОВТОРЯЮЩИЙСЯ

Чужая ночная комната.

Меня бьют, с унижением, по моей же вине, в сущности, опускают.

Сон повторяется так часто, что она даже выучила узор на обоях.

Но однажды что-то случается. Я говорю одну фразу, и мои мучители расступаются. Я подхожу к двери и открываю ее.

Первый раз она видит, как я спускаюсь по лестнице, выхожу на улицу.

Там прошел дождь. Я иду по мостовой. На мне светлый плащ.

Оля просыпается. Сон больше не повторяется.

* * *

И все, чего я заработал
своими жалкими стихами
(весь этот незабвенный срам),
и то, что я теперь стою
пред девочками и пред мужиками
(как правило, все больше пожилыми) —