Офицер бешено рявкнул всего лишь одно-слово.
– Ты! Шимпанзе! Шесть шагов вперед? Вон из строя! – завопил немец-переводчик.
Коста, гордо взбросив голову, совершенно спокойный, вышел из строя и вдруг усмехнулся с явным превосходством.
– Ти ошибся, капитан,– громко, конечно не для одного фашистского офицера сказал он.– Мы не боимса смерти. Нас многа. Умри один – встают дэсать.
Иван Корнев, взволнованно вздохнув, дотронулся горячими пальцами до руки Третьякова, стоящего с ним рядом.
– Без паники, сынок…– едва заметно пошевелились твердые губы комиссара.
Мускулистый, стройный, как хорошая скульптура, насмешливо улыбаясь, стоял старшина Джалагания перед замершими рядами. Большая зеленая муха, звеня, кружилась над его плечом.
– Зехц манн – фораус! (Шесть человек – вперед!) – злым голосом скомандовал смуглолицый.
Шестеро конвойных одинаковым заводным шагом манекенов вышли из строя и встали в ряд против Косты. Все так же спокойно и презрительно улыбаясь, кавказец смотрел на своих палачей, на товарищей, на капитана – разговор шел не о пропотевших и грязных отрепьях, а о солдатской чести. Над его головой ярко светило солнце, и другие, остающиеся жить люди должны были поучиться у него древнему азиатскому искусству – умирать с достоинством, спокойно улыбаясь.
Четыреста пар глаз, не отрываясь, смотрели на Джалаганию – его спокойная усмешка действовала на всех. Она как бы говорила каждому: запоминай, смотри, это совсем не так трудно, понимаешь? Ты видишь, я улыбаюсь!
Офицер опять заклокотал яростной скороговоркой.
– Итак, в последний раз,– закричал переводчик.– Или вы раздеваетесь, или ваш товарищ…– он резко повел рукой влево.
То, что произошло дальше, было так стремительно и нелепо, что ни Иван Корнев, ни стоявшие за ним красноармейцы и военные моряки не поняли сразу, что случилось, с белокурым великаном в танкистском ватнике.
Или Коста был слишком вызывающе спокоен, и это накаленное ненавистью спокойствие само по себе взбесило фашиста, или ему почудилось, что грузин вдруг весь подобрался, готовясь к последнему прыжку, чтобы вцепиться в ближайшее вражеское горло. Фашистский офицер коротким яростным рывком вырвал пистолет из расстегнутой кобуры и сам подался вперед к застывшему против шестерки солдат Косте.
Выстрел ударил коротко, туго, словно раскололся огромный сухой орех. Коста продолжал стоять, а белокурый танкист за его спиной упал, не сгибаясь, лицом вперед, словно подрубленная у основания статуя.
