Таким безнадежно тихим, что, сколько ни пей — не услышишь и не вернешь.
ДАР
Про это и вовсе рассказывать нечего.
Сказал мне в детстве смешной хромоногий дядька-алкаш, что у меня, мол, талант, который я зарываю в землю. Он-де не может спокойно смотреть на такое безобразие. Его из ресторана выносят, как мешок с удобрениями, и грузят в такси, а он все выёбывается и не может смотреть, как я, понимаешь, зарываю.
То, что дядька был известным журналистом, заставляло относиться к его словам чуть серьезнее, чем следовало.
Немного ответственнее.
Так я начал что-то писать.
В последующие три года рассказы мои обошли бесчисленное количество издательств, везде встречая пренебрежительное «интересно, но не ново». Разумеется, родные и близкие читали всё запоем и не переставали убеждать меня «не зарывать». Пытались запихнуть в литературный институт. Пытались отмазать от армии. В результате я отслужил своё, перебрался в областной центр и занялся компьютерами. Начал что-то почитывать, научился играть на гитаре. Постепенно хромоногий дядька позабыл о своем пророчестве. А потом и вовсе помер.
А у меня, наконец, появилась собственная оценка всего, что меня окружает, и тяга к созиданию. И способность посылать подальше. Ими я и воспользовался. Я работаю днем, а ночью пью и пишу.
И очень долго не могу заснуть.
Вы говорите — дар? Да пошли вы на хер!
СНЯТИЕ БАЛЛАСТА
Назавтра все начинается как обычно. Рабочие со следами алкоголя в крови вяло курят под наспех сколоченным тентом, хмурыми лицами врастая в безрадостное утро. Очередной «Белорус " резво въезжает на территорию раскопа, очередной жизнерадостный мужик выпивает «стартовую " с Шельмой и лаборантами и снова кричит «Да я вам тут все перекопаю!
На этот раз волноваться нечего. После вчерашних танцев с кирками и лопатами работы почти не осталось.
Некоторое оживление вносит кучка девушек, пришедшая узнать у Шельмы, когда им выходить на работу. Девчонки занимаются перебором выкопанной земли, чтобы, не дай бог, не пропустить чего-нибудь важного. И наш коллектив они украшают здорово. Даже почти не пьют.
Хмурый Шельма отвечает в таком роде, что под работой можно понимать разные вещи, и работу он может им предложить сегодняшним вечером. Берсеркер Юрик добавляет «Один хер, ничего не найдем» и дружески отмахивается от них ломом. Девицы обижаются, потом успокаиваются и обещают еще зайти.
Шельма их не слышит. У него на личном фронте какие-то проблемы. Догадаться можно по тому, что он жрет не бутерброды из свежей газеты, а корейские национальные пирожки за пятнарик и с угрюмой рожей наблюдает в нивелир за окнами общаги.
