Из трехсот обитателей общежития школы ФЗО не было почти никого, кому дядя Гриша не оказал бы личной услуги. Иногда это выражалось в пачке папирос, которую он продавал заядлому курильщику как раз тогда, когда курить хочется до слез, а буфет уже закрыт и замполит не дает увольнительную в город, иногда — в почтовой квитанции на заказное письмо, отправленное комендантом (до почты целых десять минут ходьбы, а дяде Грише все равно по дороге). А как важно, чтобы по утрам, когда цепляешься за каждую лишнюю минуту сна, не придрались к не очень-то прилежно убранной койке.
В общем, по мнению большинства учащихся, дядя Гриша Синицын был хорошим человеком. Никто, конечно, не обращал внимания на некоторые его слабости: например, дядя Гриша не любил возвращать сдачу с денег, которые ему давались на папиросы или на письма. Но ведь это пустяк! Стоит ли портить дружбу из-за нескольких копеек или даже рубля? Их ведь здесь триста человек, а дядя Гриша один, и зарплата у него небольшая. К тому же, коменданта не кормят бесплатно и не выдают форменного обмундирования.
Синицын позволял себе рассердиться и поворчать только в те дни, когда на улице была слякоть и кое-кто из ребят нахально топал грязными сапогами по недавно вымытому кафельному полу. Но даже в таких случаях Синицын не позволял себе ничего, кроме безобидных угроз. Он не бежал жаловаться начальству, а в худшем случае брал неряху за рукав и заставлял вытирать ноги.
В общем комендант был воплощенное спокойствие и незлобивость. Лет ему было на вид сорок — сорок пять. Внешность имел Григорий Яковлевич незаметную: средний рост, аккуратно зачесанные на лоб короткие волосы, красноватый нос пуговкой, добродушная отеческая улыбка, сходящая с губ только тогда, когда он оставался один.
Вечерами, перед отбоем, когда любители «уюта» собирались в полутемном коридорчике возле сушилки покурить и послушать новости за день, дядя Гриша выходил из своей комнаты, жмурился, с удовольствием вдыхая такой привычный запах махорочного дыма, сапожной мази и сохнущей рабочей одежды. А затем садился на скамью и, широко расставив ноги, положив на колени тяжелые руки, начинал рассказывать.
Замполит школы уже дважды категорически запрещал собираться в этом закутке. Но запахи, идущие из сушилки, и полумрак так располагали к «мужской», по-деревенски обстоятельной беседе, что в коридорчике всегда торчало не менее пяти-шести человек.
Главной фигурой в рассказах Синицына был его покойный дед — мясник, на долю которого, если верить рассказчику, выпала столь тяжкая молодость, что ребята только диву давались, как это он после всех злоключений сумел вырастить многочисленное потомство, в том числе и отца дяди Гриши. Дед коменданта прожил на свете, по рассказам Синицына, девяносто семь лет, исколесил неизвестно для чего все страны мира, дрался с чертями, ведьмами, колдунами и упырями, которые почему-то попадались ему на каждом шагу. Во время своих похождений дед обратил в праведную веру толпы заблудших еретиков-басурманов. Как правило, сначала они пытались изрезать его на мелкие кусочки, но в конце концов, сраженные мудрыми, проникновенно божественными доводами, падали ниц и изъявляли желание немедленно креститься.
