В-третьих, потому, что всех новорождённых зверей Никуська всякий раз умоляла оставить в доме. Для воспитания и выращивания здорового потомства. Не зная того, разумеется, как медленно, плавными уверенными толчками набирают во мне обороты негодяйские настроения относительно всего живого в доме. За исключением, конечно, любимой жены, единственной дочки и свежевыжатых соков от овощей и фруктов.
Этот столь рано вызревший Никин материнский инстинкт сыграл впоследствии немаловажную роль, когда основные заботы по Джазу легли на её неокрепшие плечи. Но это потом, снова забегаю вперёд.
Так вот, о ребёночке для оркестра. Мы тогда, помню, посмеялись с Инкой над Никуськиной идеей соединить родное и неродное в органичное триединство. И просто забыли об этом. Ника немножко подулась и тоже, в общем, перестала приставать, ощутив настроение родителей насчёт вброшенной ею провокации. Примерно в то же время мы окончательно определились с планами возвращения на Гоа через пять месяцев, чтобы рожать там пацана, как было давно решено. Никуська в свои четырнадцать была уже слишком самостоятельным и ответственным подростком, чтобы мы всерьёз могли думать, что без нас она не справится с учёбой и домом. Да и кошек в квартире, кроме Нельсон, на тот момент, считай, не было совсем. Всего две непристроенные юные кошары. Что означало устойчивый практический ноль. Правда, и были они такие, как мать: расчётливые, хитрющие и вечно голодные.
Мы прилетели на Гоа к началу зимы с шестимесячным животом, как раз к финалу затянувшихся муссонов и периода продолжительной летней жары, после которых начинался период коммерческого рая для съёмщиков местного жилья. Кто первый ухватит дом, тот опередит опоздавшего, а значит, успеет недоплатить, нажить и избыточно порадоваться. Однако, несмотря на имевшийся ранее опыт, гладко всё не получилось: не успели совсем чуть-чуть, и дом, тот самый, где зачинали мальчика, был уже сдан. Хозяин-индус тоже немного расстроился, потому что успел полюбить семейство Бург ещё в прошлом сезоне. Но взял ситуацию в свои руки и отвёл нас к Минелю, нищему соседу, отцу тринадцати разновозрастных индусиков, все — мужского разлива, от нуля до шестнадцати, проживавших в небольшом домишке с дырчатой пристройкой из побегов тростника вместе с пришибленной какой-то, затюканной заботами женой, неописуемого возраста мамой, двумя страшными, чёрно-седыми, как угольный пепел, бабушками, тремя улыбчивыми мумиеобразными стариками и небольшим по местным меркам количеством примыкающей родни из менее везучих регионов.
