Очень уж "круто" говорит дед Матвей… Вообще дед Матвей говорит чрезвычайно "кудряво", и после каждого выражения, после любого слова дед Матвей "загибает" и "загибает" так, как никто вокруг "загнуть" не способен…
Великий дед в этом деле архитектор: у него столько этажей, с такими карнизами, с такими узорами, что не разговор у деда Матвея, а кружево, "богом", "душой", "Христом-богом" и "матерью" вышитое…
Еще с детства как начал панов честить, так до сих пор…
Пусть и панов давно нет, но не отвыкать же деду Матвею в 73 года!..
— Вот как вышвырнул меня батько под плетень еще вот таким, я встал да как пошел, как пошел!.. А было мне тогда… Был, как говорят, не подросток, не парубок… И такого я на своем веку насмотрелся и наслушался… И ничего, не свалили. Живой. И жить буду еще, так как наша теперь взяла… . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дедова теперь взяла…
Стоит дед Матвей среди поля, а справа у него Псел, а перед ним луг… И луг, и поле, и Псел, и все вокруг теперь "наша взяла".
Стоит дед Матвей, на дрючок опирается… Невысокий дед Матвей, в белой жилетке, в белых полотняных штанах, в черном картузе, на брови надвинутом, и смотрит дед Матвей на все четыре стороны своими уже незоркими глазами… И ноги у деда Матвея уже немножко колесом, и хлопают деда Матвея по икрам короткие голенища. Дед Матвей в сапогах, так как:
— Э! Колется! Стерня колется!
А сколько эти подслеповатые дедовы глаза поперевидели за 73 года, сколько эти дедовы немножко колесом ноги повыходили, сколько эти дедовы потрескавшиеся руки перетаскали, а сколько эта спина у деда Матвея повынесла!..
Может быть, поэтому очи его теперь слезой омываются, так как:
— Не вижу уже теперь, трясця его матери, как когда-то видел! Левое слезой берется и закисает!.. Говорят, розовым цветом промывать. Промывал — не берет… Мне бы вот крашанку [1], я бы в пять секунд вылечился… Из крашанки такое лекарство знаю, что намажу — и все… И прошло…
Может быть, поэтому и ноги у деда Матвея немножечко колесом, так как:
— Не побегу уже теперь, как когда-то бегал. Гусыню" бывает, — издохла бы она, — не догоню!.. Вот так…
И руки уже у деда Матвея не так косу тащат, и спина у деда Матвея уже не так ловко сгибается и выпрямляется…
Только дух у деда Матвея, как и прежде:
— Да не покорюсь, ей-богу, не покорюсь… А как увижу неправду, смотри мне, для неправды у меня вот этот дрючок выстроган… Так и порешу!.. Враз!..
* * *
И поработал же я, если бы ты знал. Ей же богу, не меньше чем вон ту гору труда вытрудил… Как пошел это из-под плетня на Таврию, к пану овец пасти… Хвайн — пан назывался…
