Ветерок небольшой повевает… И вдруг на дороге как завоет, как загудит, засвистит… Два черта за чубы схватились — такой вихрь. Как закрутило, закрутило, закрутило. Царица моя небесная… Как подскочит к Килине — да так ее юбку кадкой и поставит. И как крутанет ее на месте мельничкой и… подхватит вверх. Зажмурила несчастная женщина глаза, перепугалась и шепчет:
— Да воскреснет бог и расточатся врази его.
А оно ей в рожу как захохочет да как закричит:
— Хо-хо-хо! Не расточатся, Килина!
Она глаза мельк — и видит: Лыска, корова ее, так же вверх вихрем летит рядом с ней. Ревет и хвостом крутит…
— Прощайте, деточки, мои голубоньки! Ухватили черти вашу маму… За грехи, должно быть, за тяжкие…
И слезы у Килины из глаз — горохом.
И Лыска мычит, словно выговаривает:
— Прощай, телушка моя черная с пробелом. (Она в Юрьев день как раз телку рябенькую привела.)
И слезы у Лыски из глаз — фасолью.
Летят Килина с Лыской куда-то в неизвестность и горько плачут…
Вдруг Лыска как замычит яростно, как заревет… Глядит Килина, а что-то как ухватит Лыску за рога, как дернет — так и сорвало у нее рога. Сорвало, плюнуло на них и Килине на лоб приставило… Они так ко лбу и прилипли. А потом как ухватит Лыску за хвост и как потянет. Глядит Килина, а у коровы только кончик болтается. Крутит она так кончиком, как малярной кисточкой. Подлетает тогда что-то к Килине, разматывает каемку, стягивает юбку и хвост ей лепит. Прилепило хвост и как ухватит за чепец, сорвало чепец — и к Лыске. Натянуло на нее чепец и юбку и как загогочет, аж внутри у Килины похолодело. Хочет бедная женщина что-то крикнуть, а изо рта вместо слов вылетает:
— Мму-м-у!
А Лыска, слышит, по-человечески богу молится.
— Да воскреснет, — говорит, — бог и расточатся врази его.
Превратилась Килина в корову, а корова — в Килину.
Загоготало, завеяло еще сильнее и потянуло во двор… Килину в хлев заперло, а Лыска пошла в хату…
Стоит Килина в хлеву… Лечь бы — так навозу, навозу, навозу… Помету, помету, помету. Пройтись бы — тесно, и ноги вязнут. В яслях сечка и объедки из лебеды…
"Холера бы взяла, — думает она, — такую хозяйку, что вот так за коровой следит. Сама, должно быть, там на подушках разлеглась, а тут по колено в навозе топчешься. Не коров вам держать, хозяева неряшливые… Козу, а не коров, да и козы не стоите. Хозяйками называются. С чего я тут молока им дам…"
Только она так подумала, как вдруг двери скрип — и Лыска входит с подойником.
— Подвинься, чертовка. Ребра выставила.
