Мне не нравилось играть на виолончели, и я пришел к выводу, что лучше делать эти инструменты. Группа «Cocteau Tweens» привлекала меня больше «Motley Crue».
[39] Первую свою тысячу я заработал, продавая и покупая карты «Маджик». Меня наградили прозвищем Деревенщина. Я в одиночестве слушал «Ecstasy».
[40]Новые лекарственные средства позволили взять под контроль мою гемофилию, но, пока суд да дело, мне поставили еще один диагноз: «эмоциональные проблемы развития на почве посттравматического стрессового расстройства», сопровождаемые «спорадическими эйдетическими[41] воспоминаниями». Предположительно ПТСР могут проявляться в виде синдрома Аспергера.[42] Но у меня не было аутизма в традиционном понимании — мне, например, нравилось изучать новые языки, и я не возражал против «опытного помещения в новые педагогические ситуации». Один врач в Солт-Лейк сказал мне, что ПТСР — это общий термин, который не обозначает полностью то, что есть у меня (или то, чего у меня нет). Отсюда, как я понял, вытекало следующее: на гранты мне рассчитывать не приходится.
В сентябре 1988 года аспирантка-этнограф из УБЯ[43] пришла с лекцией в нашу среднюю школу, и это изменило мою жизнь. Девушка показывала видео со старыми кива[44] и танцами урожая зуни, а когда глаза у меня уже начали смыкаться, на экране замелькали пирамиды майя, и тут я проснулся. Набрался храбрости и задал несколько вопросов. Она поинтересовалась, из какого я класса. Через несколько дней меня и нескольких других краснокожих отпустили в Солт-Лейк на конференцию (на которой аспирантка председательствовала). Там предоставлялись гранты программы по расселению коренных американцев. Участники собрались в физкультурном зале средней школы, в повестку входили резьба по кремню и разрисовка лица акриловыми красками «Ликвитекс».[45] Один из практикантов представил меня профессору по имени Джун Секстон, и когда я сказал ей, откуда я, она стала говорить со мной на довольно бойком юкатекском. У меня просто глаза на лоб полезли. Вдруг она спросила, играл ли я когда-нибудь в el juego del mundo, я ответил, что не понимаю, о чем она говорит, она уточнила, что еще это называется «Алка’ калаб’еерах» — «игра жертвоприношения». Похожие слова я слышал когда-то от своей матери, поэтому сказал «да». Тогда профессор вытащила жестяную коробочку «Алтоидз»,[46] наполненную необычайно красными семенами дерева тц’ите. Поначалу я впал в ступор, потому что меня обуяло чувство, напоминающее если не ностальгию, то уж точно ее бедного родственника, но взял себя в руки, и мы сыграли без всякого энтузиазма несколько кругов. Джун сообщила, что один ее коллега-математик исследует майяские способы ворожбы и будет рад, если я научу его своей версии игры. Мозги у меня соображали быстро, и я выпалил: с удовольствием, мол, правда, после занятий не могу. Что угодно, лишь бы не торчать в школе по выходным.
